Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Герцогиня! я долженъ замтить вамъ, отвтилъ Донъ-Кихотъ, что все, или почти все, происходитъ со мною не совсмъ обыкновеннымъ образомъ, совершенно не такъ, какъ съ другими странствующими рыцарями; такова видно воля судьбы, или, быть можетъ, преслдующаго меня злаго волшебника. Вамъ очень хорошо извстно, что вс знаменитые странствующіе рыцари обладали какимъ-нибудь чудеснымъ свойствомъ: одинъ рыцарь не могъ быть очарованъ, другаго, какъ напримръ, знаменитаго Роланда, одного изъ двнадцати перовъ Франціи, нельзя было ранить; о немъ разсказываютъ, будто онъ могъ быть уязвленъ только въ лвую пятку остріемъ толстой булавки. И въ Ронсевальской долин Бернардъ-дель-Карпіо, видя, что онъ не можетъ поразить своего противника желзомъ, приподнялъ его обими руками на воздухъ и задушилъ, какъ Геркулесъ — свирпаго великана, Антеона, названаго сыномъ земли. Изъ всего этого и заключаю, что вроятно и я обладаю какой-нибудь особенной — таинственной силой. Не скажу, чтобы меня не могли ранить, нтъ; тло у меня довольно нжное и нисколько не неуязвимое, это мн извстно по опыту. Не скажу также, чтобы и не могъ быть очарованъ, потому что я видлъ себя въ клтк, въ которую цлый міръ не могъ бы замкнуть меня, и въ которой я могъ очутиться только очарованнымъ. Но такъ какъ я усплъ разочаровать себя, то твердо увренъ, что теперь никто не очаруетъ меня. Поэтому преслдующіе меня волшебники, видя, что они не могутъ ничего сдлать со мною самимъ, ршились мстить мн на самыхъ дорогихъ для меня на свт существахъ; они вознамрились лишить меня жизни, отравивъ жизнь той, которой я дышу. И это заставляетъ меня думать, что когда оруженосецъ мой приносилъ отъ меня письмо моей дам, волшебники превратили ее тогда въ грубую крестьянку, заставивъ Дульцинею заниматься такимъ недостойнымъ ея дломъ, какъ провеваніе ржи. Я впрочемъ сказалъ уже что-то были жемчужины востока, а вовсе не зерна ржи, или пшеницы. Чтобы окончательно убдить въ этомъ вашу свтлость, а скажу вамъ, что прозжая нсколько дней тому назадъ черезъ Тобозо, и никакъ не могъ отыскать дворца Дульцинеи, и на другой день, когда оруженосецъ мой, Санчо, видлъ мою даму, въ ея настоящемъ вид, мн она показалась отвратительной крестьянкой, и олицетворенная скромность превратилась въ моихъ глазахъ въ олицетворенную наглость. Такъ какъ я самъ не очарованъ, да и не могу быть больше очарованнымъ, то дло ясно, что очарована, поругана, измнена моя дама; на ней ршились вымещать свою злобу враги мои; и о ней стану я проливать безпрерывныя слезы, пока не разочарую ее. Пусть же никто не обращаетъ вниманія на то, что говоритъ Санчо о ржи, потому что если образъ Дульцинеи могли измнить для меня, почему не могли сдлать этого и для него? Дульцинея — женщина знатнаго происхожденія; она принадлежитъ къ благородному семейству въ Тобозо, въ которомъ можно отыскать довольно знатныхъ, древнихъ фамилій; хотя, конечно, знатность ея не такого рода, чтобы могла прославить въ будущемъ родину ея, подобно тому какъ прославила Елена Трою и Кава Испанію, хотя, быть можетъ, моя дама прославитъ родину свою боле славнымъ образомъ. Герцогиня! продолжалъ Донъ-Кихотъ; мн хотлось бы также убдить вашу свтлость, что Санчо ршительно лучшій оруженосецъ, какой служилъ когда бы то ни было странствующему рыцарю. У него встрчаются порой такія выходки, что ршительно недоумваешь: простоватъ онъ или лукавъ? онъ мастеръ озадачить васъ такимъ хитрымъ намекомъ, что нужно признать его или весьма остроумнымъ шутникомъ, или положительнымъ невждой; человкъ этотъ во всемъ сомнвается и между тмъ всему вритъ; и въ ту минуту, когда я думаю, что вотъ. вотъ, онъ окончательно погрязнетъ въ своей глупости, онъ вдругъ промолвитъ такое словечко, которое вознесетъ его превыше облаковъ. И я не промняю его ни на какого оруженосца въ мір, хотя-бы мн давали цлый городъ въ придачу. Не знаю только, хорошо ли я сдлаю, пославъ его управлять тмъ островомъ, который вы дарите ему. Я, впрочемъ, вижу въ немъ нкоторыя способности въ управленію, и думаю, что если немного подъучить его, такъ онъ съ уметъ управлять своимъ государствомъ не безъ пользы для своихъ подданныхъ, подобно тому какъ король управляетъ своей страной не безъ пользы для своего народа. Многочисленные примры показываютъ, что правителю не нужно обладать ни особенными талантами, ни особенной ученостью. Мы видимъ вокругъ себя правителей, едва умющихъ читать, и однако управляющихъ. какъ орлы. Тутъ главное дло въ томъ, чтобы они были исполнены честныхъ намреній и желаніемъ быть везд и во всемъ справедливыми. Правитель не можетъ остаться безъ совтниковъ; руководя его дйствіями, они будутъ указывать ему, что и какъ долженъ онъ длать, сами уподобляясь нашимъ губернаторамъ, а не юрисконсультамъ, отправіяющимъ правосудіе при посредств ассесоровъ. Я посовтую прежде всего Санчо не брать ничего, не принадлежащаго ему, и не уступать ничего своего; кром того я подамъ ему еще нсколько другихъ совтовъ, они остаются пока въ голов у меня, но въ свое время выйдутъ оттуда на свтъ для пользы Санчо и для счастія того острова, которымъ онъ станетъ управлять.

На этомъ мст разговоръ былъ прерванъ страшнымъ шумомъ, поднявшимся въ залахъ герцогскаго замка, и въ столовой появился вслдъ за тмъ весь взволнованный Санчо съ тряпкой на ше. За нимъ вбжало нсколько мальчишекъ, или лучше сказать бездльниковъ, изъ кухни: одинъ изъ нихъ, хотлъ, во что бы то ни стало, подставить Санчо, подъ подбородокъ миску съ какими то помоями, между тмъ какъ другой, такой же бездльникъ, собирался умыть его.

— Что это значитъ? спросила герцогиня. Что вы хотите длать? Какъ смете вы не обращать вниманія на губернатора?

— Они не позволяютъ вымыть себя, какъ это въ обыча у насъ, и какъ изволили вымыться мой господинъ и его господинъ, отвтилъ цирюльникъ.

— Нтъ, я очень хочу вымыться только водою, а не помоями, воскликнулъ Санчо; и тоже хочу, чтобы полотенце было немного почище этой тряпки. Между мною и моимъ господиномъ не такая огромная разница, чтобы его умывали ангельской водой, а меня дьявольскими помоями. Обычаи, которыхъ держатся въ герцогскихъ замкахъ тмъ и хороши, что отъ нихъ никому не становится тошно, а здшній обычай умывать помоями, хуже наказанія, налагаемаго на кающихся гршниковъ. У меня борода, слава Богу, чиста, и не нуждается въ такихъ прохлажденіяхъ. И кто осмлится коснуться волоса на моей голов, то есть на моей бород, тому я дамъ такую, говоря съ полнымъ уваженіемъ ко всмъ, затрещину, что кулакъ мой останется въ его череп, потому что подобныя угодливости и умыванія, какими потчуютъ меня здсь, похожи скоре на разныя злыя продлки, чмъ на предупредительность въ гостямъ.

Герцогиня умирала со смху, слушая Санчо и глядя на него; Донъ-Кихотъ же, не съ особеннымъ удовольствіемъ взиравшій на своего оруженосца, покрытаго какой-то тряпкой и окруженнаго разными бездльниками, всталъ съ своего мста, низко поклонился герцогу и герцогин, какъ-бы испрашивая у нихъ позволенія говорить, и обернувшись затмъ въ грубіянамъ сказалъ имъ строгимъ голосомъ: «оставьте, пожалуста, въ поко моего слугу, и уйдите туда, откуда пришли, или куда вамъ будетъ угодно. Мой оруженосецъ также чистъ, какъ всякій другой, и эти помои не для его бороды. Прошу васъ послушать меня, потому что ни онъ, ни я не любимъ шутокъ».

Санчо схватился, какъ говорятъ, за слово своего господина и добавилъ отъ себя: «пусть попробуютъ они подойти во мн, и если я подпущу ихъ, такъ теперь значитъ ночь, а не день. Принесите гребень, или что хотите. и поскребите мн бороду, но если по прежнему станутъ лзть ко мн съ какими-то тряпками, такъ пусть лучше погладятъ меня противъ шерсти».

— Санчо Пансо совершенно правъ, сказала герцогиня, и будетъ правъ, чтобы онъ не сказалъ. Онъ чистъ и не нуждается въ умываніи; а вы лнтяи и неучи поступили, не знаю, сказать ли? — слишкомъ дерзко, осмлившись поднести такой особ деревянную миску и какія-то тряпки, вмсто голландскаго полотенца и золотаго таза. Вы не могли грубіяны, невжи, скрыть зависти вашей къ оруженосцу странствующаго рыцаря.

Не только мальчуганы, но даже самъ метръ-д'отель приняли слова герцогини за чистую монету и опустивъ носы, со стыдомъ поспшили снять съ шеи Санчо тряпку и уйти изъ столовой. Избавившись заступничествомъ герцогини отъ страшной, по его мннію, опасности. Санчо поспшилъ на колняхъ поблагодарить ее. «Великія милости», сказалъ онъ ей, «исходятъ отъ великихъ господъ, и за ту милость, которую ваша свтлость только что оказали мн, а могу отплатить только желаніемъ видть себя поскоре посвященнымъ въ странствующіе рыцари, чтобы вс дни моей жизни посвятить служенію вашей сіятельной особ. Я простой крестьянинъ, Санчо Пансо, имю жену и дтей и служу оруженосцемъ. Если и могу чмъ-нибудь услужить вашему величію, то я поспшу исполнить ваши приказанія прежде, чмъ вы успете отдать ихъ.

— Сейчасъ видно, Санчо, отвтила герцогиня, что ты учился вжливости въ школ самой вжливости, — у господинат воего Донъ-Кихота, который долженъ считаться цвтомъ изящества и сливками любезности или, какъ ты говоришь, угодливости. Да хранитъ Богъ такого господина и такого слугу; одного — какъ путеводную звзду странствующаго рыцарства, другого, какъ свтило оруженосной врности. Умойся же, любезный Санчо, и въ благодарность за твою любезность, я постараюсь, чтобы герцогъ, мужъ мой, далъ теб, какъ можно скоре общанный островъ.

По окончаніи этого разговора Донъ-Кихотъ отправился отдохнуть; — Санчо же герцогиня сказала, что если онъ не слишкомъ хочетъ спать, такъ онъ доставитъ ей большое удовольствіе, отправившись поболтать съ нею и съ придворными женщинами ея въ одну прохладную залу замка. Санчо отвтилъ, что лтомъ онъ иметъ обыкновеніе всхрапнуть, посл обда, часа три, четыре, но чтобы только угодить чмъ-нибудь ея свтлости, онъ готовъ изъ кожи лзть и не спать сегодня ни одной минуты, исполняя все, что герцогин угодно повелть ему. Герцогъ между тмъ сдлалъ новыя распоряженія касательно того, какъ должно было принимать у него въ замк Донъ-Кихота, желая ни въ чемъ не отступать отъ того церемоніала, съ какимъ принимали въ замкахъ древнихъ странствующихъ рыцарей, по сказанію историковъ ихъ.

Глава XXXIII

Исторія передаетъ, что Санчо не спалъ въ этотъ день посл обда, и исполняя данное имъ слово, отправился съ герцогиней. Въ благодарность за удовольствіе, доставляемое ей разговорами Санчо, герцогиня заставила его ссть на табуретъ, не смотря на то, что онъ отказывался уссться въ ея присутствіи. Герцогиня приказала ему, однако, ссть, какъ губернатору и говорить какъ оруженосцу; въ качеств этихъ двухъ лицъ, соединенныхъ въ одномъ, онъ достоинъ былъ, по ея словамъ, занимать кресло самого Сидъ-Руи-Діазъ Кампеадора. Санчо повиновался, и не усплъ онъ ссть, какъ въ ту же минуту былъ окруженъ толпою придворныхъ женщинъ герцогини, желавшихъ не проронить ни одного слова его. Первою, однако, заговорила герцогиня. «Теперь мы одни; никто не слушаетъ насъ», сказала она, «поэтому мн бы хотлось, чтобы господинъ губернаторъ разъяснилъ нкоторыя сомннія, родившіяся у меня въ голов при чтеніи исторіи великаго Донъ-Кихота. Во первыхъ: такъ какъ добрый Санчо никогда не видлъ Дульцинеи Тобозской и не относилъ въ ней письма, остававшагося въ бумажник господина Донъ-Кихота — какъ же осмлился онъ самъ сочинять отвтъ отъ нее и сказать, будто видлъ Дульцинею, провевавшую рожь; между тмъ какъ это была ложь и злая насмшка, предосудительная для несравненной Дульцинеи и чести врнаго оруженосца?».

Въ отвтъ на это Санчо поднялся съ мста, и, приложивши палецъ въ губамъ, весь сгорбившись, обошелъ волчьимъ шагомъ комнату, заглядывая везд подъ обои. Удостоврившись, что въ комнат нтъ посторонняго лица. онъ вернулся на свое мсто и сказалъ герцогин: «теперь, ваша свтлость, когда я увидлъ, что насъ никто не подслушиваетъ, и кром этихъ дамъ никто не слышитъ, я спокойно отвчу вамъ на то, что вы спросили и что вамъ угодно будетъ спросить у меня. Прежде всего, я долженъ сказать вамъ, что я считаю господина своего совсмъ полуумнымъ, хотя онъ и говоритъ иногда такъ умно и разсудительно, что, по моему мннію и по мннію всхъ, это слышалъ его, самъ чортъ не могъ бы сказать ничего лучшаго. И все-таки я окончательно уврился, что онъ полуумный; и поэтому пробую иногда уврять его въ такой нелпиц, у которой нтъ ни головы, ни ногъ, какъ, напримръ, отвтъ на письмо Дульцине, или очарованіе госпожи Дульцинеи Тобозской, которое не записано еще въ его исторію. Недлю тому назадъ, ваша свтлость, я заставилъ его поврить, будто эта госпожа очарована, тогда какъ она на самомъ дл такъ же очарована, какъ луна».

Терцогиня попросила Санчо разсказать ей объ этомъ очарованіи, и оруженосецъ, разсказавъ все дло, какъ было, порядкомъ позабавилъ своихъ слушательницъ этимъ разсказомъ. «Слова Санчо», замтила герцогиня, «породили во мн одно маленькое сомнніе, и я слышу, какъ оно шепчетъ мн на ухо: герцогиня! такъ какъ Донъ-Кихотъ полуумный, а Санчо Пансо, зная, что господинъ его полуумный, не только служитъ у него оруженосцемъ, но даже вритъ всмъ его общаніямъ, то должно бытъ онъ еще большій полуумный, чмъ его господинъ. И ты, герцогиня, отвтишь передъ Богомъ за то, что дала этому Санчо во владніе островъ; потому что-тотъ, это не уметъ управлять самъ собой, не можетъ управлять другими».