Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Господинъ губернаторъ, сказалъ старикъ безъ палки; я сдлалъ этому крестьянину одолженіе, позычивъ ему десять золотыхъ, съ условіемъ, что онъ отдаетъ мн ихъ, когда я потребую. Долго и не спрашивалъ у него этихъ денегъ, думая все, какъ бы не поставить его этимъ въ большую крайность, чмъ ту, въ какой онъ былъ, когда бралъ ихъ у меня. Но видя, что онъ совсмъ забываетъ о своемъ долг, я попросилъ его отдать мн десять золотыхъ, и повторялъ потомъ нсколько разъ свою просьбу. Но онъ не только не отдаетъ мн денегъ, а еще говоритъ, будто я никогда и не давалъ ихъ ему, а если давалъ, такъ онъ отдалъ мн ихъ давнымъ давно. У меня нтъ свидтелей ни того, что я ему давалъ, ни того, что онъ мн отдавалъ деньги. Такъ велите ему, ваша милость, присягнуть. Если онъ присягнетъ, тогда значитъ онъ расквитался и съ Богомъ и со иною.

— Что скажешь на это, добрый старикъ съ палкой? спросилъ Санчо.

— Господинъ губернаторъ, отвтилъ старикъ; человкъ этотъ точно позычалъ мн деньги, но я готовъ присягнуть, что я отдалъ ихъ ему.

Губернаторъ опустилъ жезлъ, и старикъ, попросивъ своего кредитора подержать его просверленную палку, — точно она мшала ему — простеръ руку къ кресту, прикрпленному къ губернаторскому жезлу и проговорилъ слова присяги: «Явившійся въ суду человкъ точно занималъ мн десять золотыхъ, но я клянусь, что передалъ ему эти деньги изъ рукъ въ руки, и онъ только по недоразумнію требуетъ ихъ теперь отъ меня».

Посл этого, губернаторъ спросилъ кредитора, что скажетъ онъ въ отвтъ?

Крестьянинъ отвчалъ, что должникъ его должно быть правду сказалъ, потому что онъ считаетъ его честнымъ человкомъ и хорошимъ христіаниномъ — и что онъ врно позабылъ, когда ему отдали деньги, а потому и требовать ихъ больше не будетъ; посл чего онъ ваялъ свою палку и понуривъ голову вышелъ изъ пріемной залы.

Замтивъ это и принимая во вниманіе ршительный тонъ кредитора, Санчо опустилъ голову на грудь и, приложивъ указательный палецъ правой руки къ носу и потомъ къ бровямъ, оставался нсколько времени въ задумчивости; потомъ губернаторъ поднялъ голову и веллъ кликнуть назадъ старика съ палкой. Когда старикъ возвратился, Санчо сказалъ ему: «дай мн эту палку, мой милый, она мн нужна».

— Извольте, ваша милость, отвтилъ старикъ, передавая палку въ руки Санчо. Передавъ ее въ туже минуту другому старику, Санчо оказалъ ему: «ступай, мой другъ, ты получилъ свои деньги».

— Какъ получилъ, воскликнулъ кредиторъ, разв эта палка стоитъ десять золотыхъ?

— Стоитъ, отвтилъ Санчо; или я величайшій глупецъ на свт! и вы сейчасъ увидите, способенъ ли я управлять цлымъ королевствомъ. Сказавъ это, онъ веллъ открыть, или разбить палку при всей публик; и въ ней нашли десять золотыхъ. Удивленные зрители признали своего губернатора новымъ Соломономъ. На вопросъ, почему онъ думалъ, что въ палк должны находиться десять золотыхъ? Санчо сказалъ: «замтивши, что должникъ просилъ кредитора подержать эту палку, тмъ временемъ, какъ онъ станетъ присягать, и присягнувши взялъ ее сейчасъ же назадъ, я догадался, что въ этой палк спрятаны деньги. «Изъ этого», добавилъ онъ, «можно заключить, что Богъ не покидаетъ правителей, хотя бы они не были даже умны и озаряетъ ихъ свтомъ правды. Къ тому же священникъ нашей деревни разсказывалъ намъ подобную исторію, и у меня, слава Богу, такая хорошая память, что еслибъ я не забывалъ почти всегда того, что мн нужно вспомнить, такъ никто на этомъ остров не могъ бы похвалиться такою памятью, какъ я».

Два старика ушли наконецъ, одинъ вознагражденный, другой — пристыженный; и вся публика осталась въ невообразимомъ удивленіи. Тотъ же, на комъ лежала обязанность записывать вс слова, дйствія и даже движенія губернатора, ршительно не зналъ: мудрецомъ или глупцомъ слдуетъ признать его?

Когда тяжба стариковъ была поршена, въ пріемную залу вошла женщина, ведя за собою щеголевато одтаго владльца стадъ.

— Требую правосудія, кричала она, господинъ губернаторъ, правосудія! Если я не найду его за земл, такъ отправлюсь искать за небо. Господинъ губернаторъ души моей, продолжала она, этотъ злой человкъ, схвативши меня среди поля, распорядился моимъ тломъ, какъ грязной тряпкой. О, я несчастная! вопила она, негодяй этотъ лишилъ меня сокровища, которое я двадцать три года охраняла противъ мавровъ и христіанъ, противъ своихъ и чужихъ; — какъ саламандра въ огн, какъ цвтокъ среди крапивы, твердая, какъ пень, я сохраняла себя неприкосновенной, и теперь у меня отняли мое сокровище обими руками.

— Что скажешь на это? спросилъ Санчо у волокиты.

— Добрые господа мои! отвчалъ дрожа обвиненный; я бдный пастухъ; сегодня утромъ, продавши, съ вашего позволенія, четырехъ свиней, такъ выгодно, что за уплатой изъ вырученныхъ мною денегъ соляныхъ и другихъ пошлинъ, у меня не оставалось почти ничего, я на возвратномъ пути встртилъ эту женщину, и чортъ, который везд впутается, чтобы все запутать, дернулъ меня поиграть съ нею. Я ей заплатилъ, сколько слдовало, но она этимъ не удовольствовалась и схвативши меня за горло не выпускала, пока не привела сюда. Она говоритъ, будто я насиловалъ ее, но я клянусь, или готовъ поклясться, что она вретъ; вотъ вамъ, господа мои, вся правда.

Губернаторъ спросилъ пастуха: есть ли при немъ серебрянныя деньги? Пастухъ отвчалъ, что въ кожаномъ кошельк у него есть до двадцати червонцевъ. Санчо веллъ отдать ихъ женщин, явившейся въ судъ съ жалобою. Весь дрожа, пастухъ отдалъ деньги кому велно было. Уврившись, что въ кошельк были дйствительно серебрянныя деньги, изнасилованная женщина, держа ихъ въ обихъ рукахъ, поклонилась тысячу разъ публик, и пожелавъ всякаго благополучія и здоровья господину губернатору, заступнику несчастныхъ молодыхъ сиротъ, покинула пріемную залу.

По уход ея Санчо сказалъ заливавшемуся слезами пастуху, уносившемуся глазами и сердцемъ вслдъ за его кошелькомъ: «бги скоре, мой милый, за этой женщиной, отбери у нее добровольно или насильно свои деньги, и приходи потомъ сюда». Санчо, какъ оказалось, сказалъ это малому не промаху и не глухому; услышавъ приказаніе губернатора, пастухъ выскочилъ изъ валы, какъ стрла. Зрители оставались въ любопытномъ недоумніи, ожидая развязки этого дла. Спустя нсколько минутъ знакомая намъ пара возвратилась назадъ, сцпившись еще тсне чмъ прежде. Прижавши къ груди своей кошелекъ, женщина держала его въ приподнятой юбк, а противникъ ея выбивался изъ силъ, стараясь отнять у нее свои деньги, но вс усилія его были напрасны.

— Требую правды отъ Бога и людей! кричала обезчещенная женщина. Господинъ губернаторъ, продолжала она, этотъ негодяй, безъ страха и стыда, хотлъ отнять у меня, среди благо дня, на улиц, то, что ваша милость велли ему отдать мн.

— Онъ отнялъ у тебя деньги? спросилъ губернаторъ.

— Нтъ, не отнять ихъ ему у меня; я скоре позволю убить себя, чмъ отобрать эти деньги, отвтила женщина. Не на таковскую напали; другихъ котовъ нужно было спустить на меня, а не этого безстыжаго негодяя. Никакими клещами и молотками, никакими колотушками, никакими ножницами, ни даже львиными когтями не вырвать у меня этихъ денегъ; скоре душу вырвутъ у меня изъ тла.

— Она правду говоритъ, сказалъ пастухъ, и я сдаюсь; мн не подъ силу бороться съ нею. Съ послднимъ словомъ онъ отступился отъ нее.

— Покажи мн этотъ кошель, цломудренная и мужественная женщина, сказалъ тогда Санчо, обратившись къ женщин. Женищна дала ему кошелекъ. Отдавши его назадъ пастуху, губернаторъ сказалъ изнасилованной безъ насилія героин: «моя милая, если-бы ты хоть въ половину также смло и ршительно защищала свою непорочность, какъ этотъ кошелекъ, тогда не совладать-бы съ тобою самому Геркулесу. Ступай прочь, и чтобы нога твоя не была больше на этомъ остров, ни на шесть миль вокругъ, если не хочешь получить двухсотъ розогъ. Ступай, ступай, безстыдная обманщица…

Уличенная въ обман женщина со стыдомъ покинула ратушу. По уход ея, губернаторъ сказалъ пастуху: «ступай теперь съ Богомъ и съ твоими деньгами домой, и если ты не хочешь разстаться съ ними, такъ постарайся не заигрывать больше ни съ кмъ».

Пастухъ неловко поблагодарилъ губернатора и съ тмъ ушелъ. Зрители еще разъ удивились приговорамъ и суду ихъ новаго губернатора; и вс эти подробности, собранныя его исторіографомъ, были тотчасъ же сообщены герцогу, ожидавшему ихъ съ большимъ нетерпніемъ. Но оставимъ теперь добраго Санчо и возвратимся къ взволнованному серенадою Альтизидоры его господину.