Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Да хранитъ же меня Богъ, и да напутствуетъ мн Троица Гаэтская, восклиннулъ Санчо.

— Съ самого дня нашего приключенія съ сукновальницами, сказалъ Донъ-Кихотъ, я не запомню, чтобы Санчо когда-нибудь такъ перетрусилъ, какъ теперь, и еслибъ я врилъ въ предчувствія, то пожалуй и самъ бы немного встревожился. Но Санчо, пойди сюда, я хочу, съ позволенія герцога и герцогини, сказать теб пару словъ наедин.

Отведши Санчо подъ группу деревьевъ. Донъ-Кихотъ взялъ его за об руки и сказалъ ему: «братъ мой, Санчо: ты видишь, какой продолжительный путь предстоитъ намъ Богъ всть, когда мы вернемся, и будетъ ли у насъ теперь свободное время. Поэтому я бы хотлъ, чтобы ты ушелъ теперь въ свою комнату, какъ будто по длу, и тамъ отсчиталъ себ для начала, пятьсотъ или шестьсотъ ударовъ въ счетъ назначенныхъ теб трехъ тысячъ трехъ сотъ. Ты знаешь, во всемъ трудно только начало, и когда ты отсчитаешь себ ударовъ пятьсотъ, тогда дло можно будетъ считать на половину оконченнымъ.

— Вы, ваша милость, должно быть спятили съ ума? воскликнулъ Санчо. Теперь, когда мн нужно скакать на кон, вы хотите, чтобы я избилъ себя такъ, чтобы не могъ сидть. Ей-Богу, вы пристаете ко мн теперь, точно эти господа, о которыхъ говорится: ты видишь, что мн не до тебя и просишь сосватать теб мою дочь. Полноте право съ ума сходить. Подемъ-ка поскоре выбрить этихъ дамъ, и когда мы возвратимся, тогда я вамъ общаю словомъ такого человка, какой я на самомъ дл, — поторопиться исполнить это бичеваніе и удовольствовать васъ вполн; а теперь ни слова объ этомъ.

— Этого общанія для меня довольно, сказалъ Донъ-Кихотъ; ты исполнишь его, я въ этомъ увренъ, потому что, какъ ни глупъ ты, — ты, однако, человкъ правдивый.

— Хоть бы я былъ даже юродивый, отвтилъ Санчо, а и тогда сдержалъ бы свое слово.

Посл этого разговора рыцарь и оруженосецъ вернулись къ Клавиленю, и Донъ-Кихотъ, готовясь ссть на него, сказалъ Санчо: «Санчо, завязывай глаза. Я врю, что тотъ, кто посылаетъ насъ въ такіе далекіе края не способенъ обмануть насъ. И что могъ бы онъ выиграть, обманувъ слпо доврившихся ему людей. Но если бы даже все сдлалось не такъ, какъ я думаю, и тогда никакая злоба, никакая зависть не могли бы омрачить славу того, это ршился предпринять этотъ великій подвигъ».

— Ну, съ Богомъ, господинъ мой, отвтилъ Санчо: слезы и бороды этихъ дамъ я пригвоздилъ въ моему сердцу; и пока не увижу я подбородковъ ихъ гладкими, до тхъ поръ никакой кусокъ не ползетъ мн въ горло. Взлзайте же, ваша милость, на коня и завязывайте себ глаза, потому что если я долженъ хать позади васъ, такъ значитъ и ссть я долженъ посл васъ.

— Ты правъ, отвтилъ Донъ-Кихотъ; и доставши изъ кармана платовъ, онъ попросилъ Долориду завязать ему глаза. Но когда дама исполнила его желаніе, рыцарь сорвалъ повязку и сказалъ: «читалъ я у Виргилія исторію Троянскаго Палладіума. Это былъ, если память не измняетъ мн, деревянный конь, принесенный греками въ даръ богин Палласъ, наполненный тми вооруженными воинами, отъ чьихъ рукъ суждено было погибнуть Тро. Мн не мшаетъ поэтому взглянуть, что находится внутри Клавилена».

— Этого совсмъ не нужно, воскликнула Долорида, я отвчаю за Маланбруно; онъ не способенъ на измну и ни на какую хитрость. Садитесь, рыцарь, безъ страха на Клавилена, и если случится что-нибудь дурное, то, повторяю вамъ, я отвчаю за это.

Возражать Долорид, изъявляя нкоторое сомнніе за свою безопасность, значило бы, по мннію Донъ-Кихота, оскорбить его собственное мужество, и потому, не сказавъ боле ни слова. онъ слъ верхомъ на Клавилена и слегка дотронулся до пружины. Такъ какъ ноги Донъ-Кихота, не опираясь на стремена, висли во всю ихъ длину, поэтому онъ походилъ въ эту минуту на одну изъ тхъ фигуръ, которыя рисуютъ или оттискиваютъ на фландрскихъ обояхъ, изображающихъ тріумфъ какого-то императора.

Скрпя сердце ползъ на коня вслдъ за своимъ господиномъ Санчо. Находя однако свое сидніе не совсмъ мягкимъ — спина Клавилена казалась ему скоре мранморной, чмъ деревянной — онъ попросилъ дать ему подушку, все равно съ эстрады ли госпожи Дульцинеи Тобозской, или съ постели какого-нибудь лакея. Но Трифалды сказала, что подушки дать ему нельзя, потому что Клавилень не терпитъ на себ никакой збруи и никакого украшенія, и потому Санчо остается только ссть по женски, такъ какъ въ этомъ положеніи твердость сиднія не такъ ощутительна. Санчо такъ и сдлалъ и, попрощавшись съ публикой, позволилъ завязать себ глаза. Но онъ еще разъ открылъ ихъ, и кинувъ на зрителей умоляющій взоръ, просилъ со слезами на глазахъ не оставить его въ эту ужасную минуту безъ молитвъ и прочитать за него Отче нашъ и молитву Богородиц, да Господь пошлетъ имъ, говорилъ онъ, кого-нибудь, который тоже помолится за нихъ, если когда-нибудь въ жизни имъ придется быть въ такомъ же ужасномъ положеніи.

— Болванъ! сказалъ Донъ-Кихотъ; къ вислиц, что-ли привязали тебя? Переживаешь ли ты послдній день своей жизни, чтобы обращаться съ подобными просьбами. Разв не сидишь ты, негодный трусъ, на томъ мст, на которомъ сидла красавица Магалона, и съ котораго она, если врить исторіи, сошла не въ могилу, а вошла на тронъ Франціи. А я, отправляющійся вмст съ тобой, разв не стою мужественнаго Петра, сидвшаго на этомъ самомъ мст, на которомъ возсдаю теперь я. Завяжи, завяжи себ глаза, бездушное животное, и не обнаруживай словами своего подлаго страха, по крайней мр въ моихъ глазахъ.

— Такъ пусть зашьютъ мн ротъ, сказалъ Санчо, если не хотятъ, чтобы я поручалъ себя Богу и чтобы другіе молились за меня. И что удивительнаго, если я боюсь, не собралась ли теперь вокругъ насъ куча дьяволовъ, которые примчатъ насъ прямо въ Перельвило [13] .

Рыцарю и оруженосцу завязали наконецъ глаза, и Донъ-Кихотъ, усвшись какъ должно, повернулъ пружину на ше Клавилена. Въ ту минуту, какъ рыцарь прикоснулся къ пружин, дуэньи и все общество, собравшееся въ саду, закричали въ одинъ голосъ: «да ведетъ тебя Богъ, мужественный рыцарь; да не покинетъ тебя Богъ, безстрашный оруженосецъ! Вотъ ужъ вы подымаетесь на воздухъ и мчитесь съ быстротою стрлы, изумляя и поражая тхъ, которые смотрятъ на васъ съ поверхности земли. Держись крпче, мужественный Санчо! Смотри, не упади; потому что паденіе твое выйдетъ ужасне паденія того глупца, который хотлъ везти колесницу солнца — своего отца».

13

Небольшая деревушка, возл которой святое судилищ приказывало убивать стрлами и оставлять за съденіе воронамъ осужденныхъ имъ преступниковъ.

Санчо слышалъ все это и тснясь къ своему господину, сжимая его въ своихъ рукахъ, сказалъ ему: «ваша милость, намъ говорятъ, будто мы поднялись такъ высоко, а между тмъ мы отлично слышимъ всхъ этихъ господъ.

— Не обращай на это вниманія, Санчо, отвтилъ Донъ-Кихотъ. Эти воздушныя путешествія выходятъ изъ рода обыкновеннаго на свт, и потому ты за три тысячи миль увидишь и услышишь все, что теб будетъ угодно. Но, пожалуйста, не жми меня такъ сильно, потому что я задыхаюсь; и право я не понимаю, чего ты трусишь, что наводитъ на тебя такой страхъ? Я могу поклясться. что никогда въ жизни не здилъ я на такомъ легкомъ животномъ; летя на немъ, мы какъ будто не двигаемся съ мста. Отжени же отъ себя, мой другъ, всякій страхъ; на свт все длается, какъ должно длаться; и наши жизненные паруса надуваетъ, кажется, попутный втеръ счастія.

— Должно быть что такъ, отвчалъ Санчо; потому что съ этой стороны меня надуваетъ такой попутный втеръ, какъ будто тысячу мховъ работаютъ возл меня.

Санчо говорилъ совершенную правду. Возл него дйствительно работали большіе раздувальные мха; — вся эта мистификаціая была удивительно хорошо устроена герцогомъ, герцогиней и мажордомомъ ихъ, ничего не упустившими. чтобы сдлать ее совершенной до нельзя.

— Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ, почувствовавъ воздухъ отъ мховъ, мы, безъ сомннія, поднялись теперь во вторую воздушную сферу, гд образуется градъ и снгъ. Въ третьей сфер образуются громъ и молнія. и если мы станемъ подыматься выше и выше, мы скоро достигнемъ, пожалуй сферы, огня! И я право не знаю, какъ мн удержать эту пружину, чтобы не подняться намъ туда, гд мы растопимся.

Въ эту самую минуту въ лицу рыцаря и оруженосца поднесли на конц длинной трости горящую паклю, которую также легко воспламенить, какъ и затушить.

Санчо первый почувствовалъ жаръ. «Пусть меня повсятъ,» воскликнулъ онъ, «если мы не поднялись уже въ область огня, или по крайней мр очень близко къ ней, потому что половина моей бороды уже прогорла, и я право хочу открыть глаза, чтобы посмотрть, гд мы теперь.

— Не длай этого, Санчо, отвчалъ Донъ-Кихотъ; помни истинную исторію доктора Торальвы, котораго черти унесли съ завязанными глазами изъ Мадрита во всю прыть, по воздуху на кон, стоявшемъ на палк. Чрезъ двнадцать часовъ онъ прилетлъ въ Римъ, спустился въ улицу, называемую башней Нины, присутствовалъ при штурм вчнаго города, былъ свидтелемъ всхъ ужасовъ, сопровождавшихъ этотъ штурмъ, смерти конетабля Бурбона, и на другой день утромъ вернулся въ Мадритъ, гд разсказалъ все, что видлъ наканун. Между прочимъ онъ говорилъ, что тмъ временемъ, какъ онъ мчался по воздуху, чортъ веллъ ему открыть глаза, и онъ увидлъ, какъ ему казалось, такъ близко возл себя луну, что могъ бы достать ее рукой, но взглянуть на землю онъ не смлъ, боясь, чтобы у него не закружилась голова. Поэтому, Санчо, и намъ не слдуетъ развязывать глазъ; тотъ кто взялся везти насъ, тотъ и отвтитъ за насъ, и какъ знать, быть можетъ мы подымаемся все вверхъ для того, чтобы сразу упасть въ Кандаю, подобно соколу, опускающемуся внезапно съ высоты на свою добычу. Хотя мы покинули, повидимому, садъ не боле получаса, мы тмъ не мене должны были пролетть уже порядочное пространство.