Гарики на все времена (Том 1)

912

Евреи топчут наши тротуары, плетя о нас такие тары-бары, как если сочиняли бы татары о битве Куликовской мемуары

913

Вождям ночные мысли сон развеяли, течет холодный пот по неглиже; америки, открытые евреями, никак не закрываются уже.

914

Сибирских лагерей оранжерея, где пляшет у костра лесное эхо, — вот лучшая теплица для еврея, который не созрел и не уехал.

915

Во всех углах и метрополиях затворник судеб мировых, еврей, живя в чужих историях, невольно вляпывался в них.

916

В любых краях, где тенью бледной живет еврей, терпя обиды, еврейской мудрости зловредной в эфир сочатся флюаиды.

917

Наскучив жить под русским кровом, евреи, древние проныры, сумели сделать голым словом в железном занавесе дыры.

918

Сквозь бытия необратимость евреев движет вдоль столетий их кроткая неукротимость упрямства выжить на планете.

919

Евреи даже в светопреставление, сдержав поползновение рыдать, в последнее повисшее мгновение успеют еще что-нибудь продать.

Во тьме домой летят автомобили и все, кого уже употребили

920

Творец, никому не подсудный, со скуки пустил и приветил гигантскую пьесу абсурда, идущую много столетий.

921

Успехи познания благостны, хотя и чреваты уронами, поскольку творения Фаустов становятся фауст-патронами.

922

Чувствуя добычу за версту, по незримым зрению дорогам, бесы наполняют пустоту, в личности оставленную Богом.

923

С пеленок вырос до пальто, в пальто провел года, и снова сделался никто, нигде и никогда.

924

Привычка греет, как постель, и гасит боль, как чародей; нас часто держит на кресте боязнь остаться без гвоздей.

925

Устройство торжествующего зла по самой его сути таково, что стоны и бессильная слеза способствуют лишь прочности е

926

Когда устал и жить не хочешь, полезно вспомнить в гневе белом, что есть такие дни и ночи, что жизнь оправдывают в целом.

927

Из мрака вызванные к свету, мы вновь расходимся во мрак, и очень разны в пору эту мудрец, мерзавец и дурак.

928

Поскольку творенья родник Творцом охраняется строго, момент, когда нечто постиг, — момент соучастия Бога.

929

Очень много лиц и граждан брызжет по планете, каждый личность, но не каждый пользуется этим.

930

Какая цель отсель досель плестись к одру от колыбели? Но если есть у жизни цель, то что за цель в наличьи цели?

931

Неужели, дойдя до порога, мы за ним не найдем ничего? Одного лишь прошу я у Бога: одарить меня верой в Него.

932

Строки вяжутся в стишок, море лижет сушу, дети какают в горшок, а большие — в душу.

933

Господь сей миг откроет нашу клетку и за добро сторицею воздаст, когда яйцо снесет себе наседку и на аборт поедет педераст.

934

Век увлекается наукой, наука жару поддает, но сука остается сукой и идиотом — идиот.

935

Ушиб растает. Кровь подсохнет. Остудит рану жгучий йод. Обида схлынет. Боль заглохнет. А там, глядишь, и жизнь пройдет.

936

Из-за того, что бедный мозг распахнут всем текущим слухам, ужасно засран этот мост между материей и духом.

937

Время льется, как вино, сразу отовсюду, но однажды видишь дно и сдаешь посуду.

938

Не в силах я в складках души для веры найти ничего, а Бога, должно быть, смешит, что можно не верить в Него.

939

Мир столько всякого познал с тех пор, как плотью стала глина, что чем крикливей новизна, тем гуще запах нафталина.

940

Ничто не ново под луной: удачник розов, желт страдалец, и мы не лучше спим с женой, чем с бабой спал неандерталец.

941

Создатель дал нам две руки, бутыль, чтоб руки зря не висли, а также ум, чтоб мудаки воображали им, что мыслят.

942

Восторжен ум в поре начальной, кипит и шпарит, как бульон; чем разум выше, тем печальней и снисходительнее он.

943

В каждую секунду, год и час, все понять готовый и простить, Бог приходит в каждого из нас, кто в себя готов Его впустить.