Испытание огнем

Вопросы в голове роились, как пчёлы в улье: в чём смысл всего этого? Неужели моя цель — остановить Азара, кем бы он ни был? Дед прямо сказал, что он не человек, таинственная Нурия оставила метку, и всё тянет меня к чему-то непонятному и неизвестному, от чего мороз пробегает по коже. Кто я в этой истории? Пешка, которую двигают невидимые руки, или всё-таки тот, кто сможет перевернуть доску? Огни за окном автомобиля навели на мысль, что бытие течёт как река, а ты плывёшь по ней, не зная, где берег, а где омут. А если это всё-таки не моя война? Дед сказал про огонь, что он «говорит, если слушать», а я слушаю — и слышу шёпот, далёкий, но настойчивый, будто зовёт меня куда-то, откуда нет пути назад.

Вот я всю жизнь крутился — работа, Елена, ипотека, потом расставание, появилась Катя, метка эта проклятая, Никак. И всё для чего? Чтобы в один день узнать, что я — часть какой-то большой истории, где огонь решает, кому жить, а кому сгореть? Или это просто случайность, и я сам себя накручиваю, глядя на тени, которых нет? Но нет, тени есть — я их видел, чувствовал, как они тянулись ко мне сегодня. И этот жар в ладони — он не врёт, он живой, как будто кто-то дышит мне в руку из другого мира.

Никак заворочался, фыркнул, и я усмехнулся — хоть ты рядом, лохматый, не даёшь совсем в эти мысли провалиться. Но всё равно: жизнь — как дорога в ночи, едешь, а фары выхватывают только кусок пути, и никогда не знаешь, что за поворотом. Может, я и проходная пешка, которую двигают неизвестные пока игроки. А может, тот, кто должен разжечь свой огонь, чтобы не сгореть в чужом. Если Азара надо остановить, то ради чего — ради себя, ради других, или просто потому, что так звёзды встали? Или карты легли — как правильно - то будет?

Доехал до стоянки у дома, заглушил мотор и мягкая тишина накрыла меня, словно ограждая от внешнего мира. Последние пассажиры — эти весёлые девчонки прогнали мрак последних дней и я вновь почувствовал себя живым.

Выбрался из машины. Обошёл её, открыл переднюю пассажирскую. Никак спрыгнул на асфальт. Огляделся. Вокруг никого не было. «Ну что ж, это уже неплохо», подумалось мне.

Небо было чёрным, как бездонная яма, ни звёзд, ни луны, только фонари тускло светили, выхватывая куски асфальта из мрака. Ветер стих, тишина давила, густая, как туман, и я вдохнул прохладный воздух, чувствуя, как усталость дня оседает в костях. Никак фыркнул, обнюхивая землю, а я стоял, глядя в темноту, и радовался окружающей тишине.

Вдруг фонари мигнули разом, свет их потускнел, и на нас легла тень — огромная, чёрная, как будто само небо рухнуло вниз, накрыв стоянку крылом, которое было шире, чем ближайший дом. Я замер, дыхание перехватило, а потом раздался звук — низкий, гулкий, не то рёв, не то клёкот, будто кости земли затрещали под чьей-то невидимой лапой. Никак замер, шерсть вдоль хребта встала дыбом, образуя странный узор, напоминающий иероглиф. Его обычные тёплые карие глаза стали абсолютно чёрными — не просто расширившимися зрачками, а будто заполненными густой нефтью, поглощающей свет. Из приоткрытой пасти вырвалось не рычание, а странный вибрирующий звук, похожий на гудение высоковольтных проводов.

Я инстинктивно присел, чувствуя, как метка на ладони пульсирует в унисон с этим звуком. В воздухе между нами и тенью в небе словно натянулась невидимая нить — напряжённая, звенящая, готовая лопнуть.

Воздух сгустился, стал тяжёлым, липким, и над нами пронеслось что-то огромное, тёмное, с невероятным размахом крыльев, от которого асфальт под ногами мелко задрожал, а фонари заискрили, как живые.

Оно стремительно взмыло вверх, я успел увидеть лишь силуэт — широкий, с длинным хвостом, с перьями, что шуршали, как тысячи шёпотов. Ветер ударил в лицо, ледяной, с запахом гари и мокрой земли. На миг я разглядел очертания - не птицы и не летучей мыши, а чего-то древнего. Крылья, каждое перо которых отбрасывало тень размером с машину... Хвост, длинный и гибкий...

Метка на ладони вдруг вспыхнула жгучей болью, а амулет «Глаз Неба» стал ледяным, будто два этих знака спорили между собой. Это снова была Рух — та самая гигантская птица из дедовых сказок, только теперь я чувствовал: она настоящая. И она смотрела прямо на меня.

— За мной... — прошептал я, и тут же услышал в ответ хриплый клёкот, раздавшийся откуда-то сверху. Не предупреждение. Не угрозу.

Приглашение.

А потом существо исчезло, оставив после себя лишь тонкий дымный след да вопрос, висящий в промозглом ночном воздухе: если Рух существует и она здесь, значит, все остальные сказки деда — тоже правда?

Глава 9. Выгодное предложение

Я толкнул дверь плечом, и в нос ударил странный коктейль запахов — подгоревшее масло, вишнёвый джем и что-то химически-мятное. Меня это сразу насторожило. Катя ненавидела готовить, считая это рабством двадцать первого века.

— Ой, а вот и ты! — её голос прозвучал из кухни неестественно бодро, словно она изображала счастливую домохозяйку из рекламы.

Я замер в прихожей, медленно расшнуровывая ботинки. В воздухе висело что-то нездоровое — не просто запахи готовки, а тяжёлый фальшивый уют, как в декорациях плохого спектакля.

Катя вышла ко мне, вытирая руки о новый фартук с надписью «Королева нашей кухни». Волосы были убраны в якобы небрежный пучок, щеки румяные, но глаза... Глаза были очень неспокойными и бегали, не находя точки, на которой можно остановиться.

— Я пирог испекла, — потянулась ко мне, будто для объятий, но в последний момент передумала и поправила несуществующую складку на моей рубашке. — Твой любимый, с вишней.

Никак, обычно игнорировавший Катю, сидел теперь у её ног, настороженно подняв морду. Его чёрный нос дрожал, улавливая то, что было скрыто от меня.

— Где ты была сегодня утром? — спросил я прямо, наблюдая, как её пальцы сжали край фартука. — В семь тридцать тебя уже не было.

Катя засмеялась — высоко и как мне показалось, очень фальшиво.

— В химчистке! — выпалила она слишком быстро. — Отвозила твоё пальто, помнишь, ты недавно пролил кофе...

— В воскресенье?

— Ну да, — она резко отвернулась к плите, где шипело что-то на сковороде.

— У них там... предпраздничный график.

Из гостиной доносились новости — репортаж о пожаре на заброшенном заводе. «...очевидцы утверждают, что пламя было неестественно яркого цвета...». Катя вдруг бросилась к пульту и переключила на кулинарное шоу.

— Надоели эти катастрофы, — пробормотала она, но я успел заметить, как дрогнули её ресницы.

Я сел за стол, принимая тарелку с дымящимся пирогом. Вишнёвый сок сочился из надреза, как кровь из свежей царапины.

— Ты что-то празднуешь? — спросил я, прокалывая кусок вилкой.

Катя замерла с салфеткой в руке.

— Просто... — она сделала слишком глубокий вдох, — просто подумала, что мы давно не... Ну, в общем...

Её телефон завибрировал, заскользив по поверхности стола. Катя схватила его так резко, что опрокинула стакан с водой.