Книга чародеяний

— Кому?

— Всем.

Арман тяжело вздохнул. К сожалению, это опасение не было беспочвенным, он и сам боялся, что Адель снова примется за старое с ясной головой. Она ведь ничего не забыла: ни гонений, ни упрёков, ни оскорблённой памяти прабабушки. Теперь она была не только сильна, но и спокойна, во всяком случае, постепенно училась тому, как совладать с собой и подчинить необузданную мощь. Кто знает, чем займётся сестра, когда кончится эпопея с книгой?

— Я считал, что за ней просто наблюдают, следят за каждым шагом в ожидании прокола. Думал, после Меца нам конец… И Берингар говорил, что это одна из причин, по которой позвали нас. Получается, приблизить и убить?

— Не убить, нет… но… — Лаура помотала головой и отвернулась. Всё дело было в том, что ей совершенно не жаль содеянного и ни капли не жаль Адель, но она чувствовала стыд и вину перед Арманом и своим дедом, хоть те и оказались по разные стороны баррикад. — Довести, знаешь… чтобы она впала в бешенство и… проклятое пламя, Арман, мне так стыдно. Дедушка-то не знал, но я должна была подумать, что больше всего достанется тебе!

— Это уже неважно, — быстро повторил Арман. Всё шло к тому, что Адель действительно должна была убить себя сама, он даже думать об этом не хотел. — Хочешь сказать, всё это было не со зла? Все ваши ссоры и остальное?

— Я не знаю, — отчаянно воскликнула она. — Я уже не знаю! Я делала то, что мне велели, но в то же время это было и моё желание тоже… знаю, я ужасна, но… не ужаснее неё, какой она была. Я правда не любила её и хотела обидеть, я, не дедушка!

— Но ты смогла остановиться.

— И расстроила дедушку, ведь как бы он ни старался…

Лаура запнулась и умолкла, но Арман и так всё понимал. Неспроста им отказывали все ведьмы, кроме бесстрашной пани Росицкой. Только пани Хелена могла бы поступить так же, будь у неё хоть какой-то резон оставлять людей и идти на гору. Теперь он знал, почему казались наигранными и неуместными вспышки гнева Лауры, мягкой и доброй почти ко всем: он хорошо понимал это двойственное чувство, когда делаешь что-то и по своей, и по чужой воле и уже не отличаешь, где чужая, а где твоя. Они совпадают, эти разнородные желания, и во впадине меж этих двух совпадений теряешь себя, пытаясь понять, принадлежишь ли хоть к какой-нибудь истине.

— Давай так, — решил он. — Это останется между нами и твоим дедушкой, а другим знать не обязательно. Думаю, Берингар догадался, но он тоже понимает, что сейчас всё по-другому… Ты в самом деле сделала, что могла, верно?

— Ты не можешь поддерживать меня в этом, — испугалась Лаура. — Она же твоя сестра!

— Я и не поддерживаю… я понимаю, что с вашей точки зрения Адель заслужила что-то подобное. Поверь, если б ей угрожала опасность, я бы предпринял что-нибудь, но в этом нет нужды. Просто не хочу, чтобы ты ссорилась с дедушкой.

— Мы уже… Он, конечно, меня любит, но тогда сказал, что я ни на что не годна.

— Ты ведьма, а не провокатор, — напомнил Арман. — Ты плетёшь охранные амулеты, а не манипулируешь людьми. Это уж скорее про меня…

— Ты не манипулируешь, — растроганная Лаура снова была готова плакать. — Только помогаешь. Арма-ан, ты такой добрый…

Слушать комплименты от ревущей подруги ему вовсе не хотелось, к счастью, вовремя спустился Берингар. Окинув равнодушным взглядом сцену, он сообщил, что комнаты готовы, и взял под локоть писаря. Лаура взяла себя в руки и, тихонько попрощавшись, шмыгнула в коридор.

— Это было про сестру, — сказал Арман. — Уже неважно. Зря я тебя предупреждал.

— Я так и думал, — отозвался Берингар, ведя их по старой скрипучей лестнице. Здесь даже ступеньки пропахли пивом. — Не сказал бы, что меня это касается, но как бы ты оценил новое состояние Адель?

— Ломаю над этим голову которую неделю, — признался Арман. — Уверен, что ей лучше, хотя привыкнуть к новой жизни не проще, чем объехать полстраны. Поддержал бы, но есть вещи, с которыми человек может справиться только в одиночку… например, с самим собой. В этом я сестре не помощник.

Спохватившись, он добавил:

— Извини, не сразу понял, почему ты спрашиваешь. Никаких инцидентов больше не будет, я уверен.

— Если бы и были, мы бы справились, — заверил его Берингар и жестом велел молчать. Они вошли в спальню почти крадучись, устроили писаря, миновали издающие храп горы одеял на кроватях Густава и Милоша и по возможности бесшумно выскребли койки для себя, заваленные каким-то хламом в углу. В плохо проветренной спальне пахло потом и пылью. Арман хотел проверить сестру, как ни крути, она осталась с Лаурой и двумя малознакомыми ведьмами, но тогда бы он противоречил всему, что только что сказал… Пришлось задавить свою тревогу и молча сковыривать с ног сапоги.

Ещё долго в этой комнате не спали трое. Арман слышал дыхание Берингара и видел глаза писаря, сидящего в углу. Ночной кошмар, забытый за событиями насыщенного дня, теперь засиял новыми красками. Все, кто слышал эту историю, подтвердили, что книга нетронута и писарь безопасен, а с чего Арману вообще привиделось такое — никто не знал. Как и он сам.

Заснул он лишь под утро, так что чувствовал себя совершенно разбитым. Со своего места, не поднимая головы, Арман видел, как вскакивает и быстро, по-военному одевается Густав, затягивает пояс, надевает сапоги, панибратски толкает Милоша в плечо и, ловко увернувшись от пистолетного дула, требует письмо.

— Что-что? — растерянно переспросил Густав. — Парни, мне нужен переводчик с чешского.

— Полагаю, некоторых вещей лучше не знать, — ответил Берингар, отлично изучивший Милоша.

— Это не наше, — раздалось из-под одеяла Милоша. — Это несколько южнее. Означает, чтобы ты проваливал, дословно — при помощи весла, которое тебя сюда привезло. [1]

— Понял, — легко согласился Густав. — Письмо-то давай, я передам человеку в Хайденау. Как птица долетит.

Не утруждаясь тем, чтобы встать, Милош извернулся лёжа, подтянул к себе сумку с походной чернильницей, частично переполз на подоконник, используя его в качестве стола, начеркал несколько строчек и иссяк.

— Вчера нельзя было, — пробормотал Арман. Его никто не услышал, и это хорошо.

Густав со всеми распрощался и вышел, через какое-то время из коридора послышались шаги его спутниц, а ещё полчаса спустя — лошадиное ржание со двора. Никто не заметил, что за ними направились другие, совершенно незнакомые всадники. Письмо Милоша не добралось до Праги, а Густав не добрался до Парижа — он вообще никуда не добрался.

***

[1] Jеblo te veslo koje te prevezlo, сербский.

XI.

«Магия бьёт магию и побеждает магию, но обычно у неё есть на это время. Дурной сглаз отгоняет защитный амулет, порчу снимает обратный заговор, отравление лечится противоядием, и даже вызванный дождь может пойти снизу вверх. Если дерутся двое с заколдованным холодным оружием, у них в руках большая ответственность, чем у стрелков: мечник провожает свою сталь до самого порога чужого тела, в то время как выпущенная пуля проделывает весь свой путь в одиночестве».