Королевы и монстры. Шах

Он отвечает моментально:

– Нисколько. Я все расскажу. Я расскажу тебе все, что знаю.

Паука это поражает.

– И такую верность ты демонстрируешь своему боссу?

– Мне наплевать на него. Для меня важно только, чтобы ты не трогал Слоан. Если отпустишь ее, я сделаю все, что захочешь. Буду шпионить за ним, если попросишь.

Паук с отвращением плюет на цемент.

– Не-мать-твою-вероятно. Ради женщины!

Я оборачиваюсь и холодно смотрю на него, и резко осаждаю на гэльском:

– Не слишком ли ты задрал нос? Уже забыл, с какой легкостью эта самая женщина поколебала твою верность, Гомер?

Он замирает. В его глазах читается вина.

– Сними с него мешок. И принеси мне стул.

Я снова поворачиваюсь к пленному и наблюдаю, как Паук снимает с него мешок. Увидев перед собой меня, Ставрос окидывает быстрым взглядом мой силуэт.

Я удовлетворенно отмечаю, как он сглатывает от страха.

Паук ставит передо мной стул и отходит в сторону. Разворачиваю стул спинкой вперед и сажусь лицом к Ставросу, упершись локтями в спинку и расслабленно свесив кисти вниз.

А потом приказываю Пауку оставить нас наедине.

Когда эхо его шагов окончательно затихает, я говорю Ставросу:

– Ты любишь ее.

Это застает его врасплох. Я вижу, что он пытается отгадать, с какой позиции я собираюсь на него напасть. Он несколько секунд раздумывает, но потом дает самый простой ответ:

– Да.

– Настолько, что без колебаний готов предать Казимира?

– Да.

Интересно.

– Как долго вы были вместе?

На его лице появляется недоумение. Видимо, он считал, что к этому времени я уже вовсю буду отрезать ему конечности, а не предлагать любезно побеседовать.

– Три месяца.

И все? Когда я вскидываю бровь, он уточняет в свою защиту:

– Вернее, четырнадцать недель. И два дня.

Господи. Уверен, если я спрошу про точное количество часов и минут, он ответит.

Он выпаливает:

– Скажи мне, что она в порядке.

Глядя ему прямо в глаза, тихо говорю:

– Ты не в том положении, чтобы что-то требовать.

– Пожалуйста. Мне нужно знать. Я уже с ума схожу.

Его темные глаза умоляют. Я испытываю сильное желание их вырвать. Но вместо этого отвечаю:

– Она в порядке.

Он с огромным облегчением глубоко выдыхает. Потом произносит молитву Богоматери на русском. Теперь мне хочется облить пацана бензином и поджечь.

В этот момент мое эго решает дать мне под зад и напомнить, что Ставрос не пацан. Он мужчина. Взрослый мужчина. И, как и Слоан, как минимум лет на десять младше меня. Он молод, силен, красив и до безумия влюблен в мою пленницу.

Может, у нее в парфюме окситоцин? Это бы многое объяснило.

– Но что именно ты так в ней любишь?

– Все.

– Назови одну вещь.

Его окончательно сбивает с толку моя вызывающая интонация. Если честно, меня она тоже с толку сбивает.

– Это что, какая-то игра?

– Просвети меня.

Он несколько секунд внимательно анализирует мое выражение лица, и тут на его собственном выражается ужас. Он сдавленно произносит:

– У тебя к ней чувства.

Я хмыкаю.

– Ага. Куча чувств. Раздражение. Злость. Неприязнь. Я могу продолжать.

Когда он продолжает пялиться на меня с выражением испуганного осуждения, я решаю его немного поддразнить.

– Признаюсь, сиськи у нее просто потрясающие. И этот зад… Ну, сам знаешь.

Моя улыбка намекает на то, что я вдоволь насмотрелся на ее безупречный зад. Намекает, что я его брал. Как я и ожидал, от этой мысли он слетает с катушек.

– Пошел ты!

– Спасибо. Обращусь к Слоан.

Какое-то время он молча кипит, раздираемый противоречиями. Он не знает, продолжить ли ему осыпать меня ругательствами или подчиниться.

– Я не буду говорить о ней с тобой.

Я вынимаю пистолет из-за пояса, подаюсь вперед и приставляю дуло к коленной чашечке.

– А теперь?

Он потеет. Вена у него на шее вздувается. Он нервно облизывает губы, вздыхает, а потом качает головой.

Его смелость меня поражает. До глубины души. А после двадцати лет в синдикате я редко удивляюсь.

– Ты задаром предаешь своего босса, но не хочешь говорить со мной о женщине, с которой больше не встречаешься?

– Не задаром. За нее. Я и не ожидал, что ты поймешь.

Он настолько напуган, что в штаны может наложить. Но все равно играет в защитника. Готов рискнуть снесенной коленной чашечкой, лишь бы уберечь ее честь.

Проклятье. Я отказываюсь проникаться к этому пацану симпатией.

Я придвигаюсь еще ближе и упираю ствол ему в пах. Он испускает тихий испуганный вскрик.

– Давай попробуем еще раз. Что именно ты в ней так любишь?

Какое-то время он хватает ртом воздух и конвульсивно сглатывает излишки слюны. Я даю ему время взять себя в руки и терпеливо жду, пока он снова сможет заговорить.

– Она… Она самый умный человек, которого я знаю.

Черт. Я надеялся, что он скажет какую-нибудь пошлость по поводу ее тела, чтобы я со спокойным сердцем мог отстрелить ему член. Я сухо отвечаю:

– Она с тобой согласна. Что еще?

– Она ничего не боится. Она заботливая и добрая. И смешная. Обычно не ожидаешь, что такая сексуальная девушка будет смешной, но она такая.

– Но она же раздражает, правда? Она ни разу не доводила тебя до белого каления?

Кажется, он искренне шокирован таким допущением.

– Нет. Она не раздражает. Она богиня.

Я начинаю понимать, почему он наскучил Слоан. Его наивность утомительна. Парень постный, как тост без масла. Она настолько выше его по уровню, что они даже дышат разным воздухом.

Я пихаю пистолет обратно за пояс и думаю, что делать с ним дальше.

Он, видимо, считает, что я размышляю над его убийством. Он становится еще на тон бледнее и начинает дрожать.

– Я не собираюсь тебя убивать, Ставрос.

– Нет?

– Нет. Будет слишком печально.

– Я не понимаю.

– Не понимаешь, потому что жизнь еще не высосала из тебя всю радость.

Я поднимаюсь и начинаю расхаживать перед его стулом:

– Но отпустить я тебя тоже не могу. Ты не только пытался реализовать невероятно тупую идею прорваться ко мне в здание со своей жалкой спасательной операцией, ты еще и застрелил двух моих ребят в «Ла Кантине» в Тахо.