Королевы и монстры. Шах

«Пророк» Халиля Джебрана. Одна страничка заложена. Открыв книгу, я вижу один выделенный фрагмент:

«И никогда любовь не знает своей глубины до самого часа разлуки».

У меня сжимается горло.

– Я тоже, гангстер. Я тоже, – шепчу я.

Дверь кабины закрывается. Самолет взлетает. Застегиваю ремень безопасности, закрываю глаза и дышу по квадратам, пока не понимаю, что это тупое дерьмо никогда не работает.

А потом совершаю набег на мини-бар в хвосте джета и напиваюсь шампанским за пятьсот долларов, потому что уже скучаю по Деклану.

40 Нат

Кейдж отказался отпускать меня в Ла-Гуардию встречать Слоан. И сам тоже не поехал. Сказал, что это слишком опасно. Сказал, что сейчас все слишком зыбко, и пока ситуация не уляжется, мне нужно всегда быть у него на глазах.

Разумеется, я стала спорить. Говорила, что она моя лучшая подруга. Что я ей нужна.

А он сказал, что единственная вещь, которая действительно нужна Слоан, – так это специальный огромный контейнер, чтобы хранить все разбитые ею сердца.

Потом я поняла, что это может быть ловушкой. Деклан уже вырезал всех боссов мафии в Штатах всего за несколько недель. Если он выманит Кейджа, это будет отличная возможность устранить последнего оставшегося.

Только из-за этого я согласилась не ехать. Мысль потерять Кейджа ужасает меня так же, как и мысль потерять Слоан.

Ему в итоге пришлось удалить видео с ее похищением с подземной парковки. Я посмотрела его столько раз, что у меня, кажется, пересохли слезные каналы.

Когда водитель Кейджа звонит и наконец-то сообщает, что едет из аэропорта вместе со Слоан, мое сердце чуть не вырывается из груди.

– Он сказал, сколько еще ждать? – спрашиваю я, заламывая руки и шагая взад-вперед перед его внушительным креслом в кабинете.

– Успокойся, детка, – тихо говорит он, наблюдая за мной своими острыми акульими глазами, которые ничего не упускают. – Иди посиди у меня на коленях.

– Я не могу сидеть. У меня сейчас голова взорвется. А если она ранена?

– Она не ранена.

– Но откуда ты знаешь?

– Потому что она не подвержена разрушению, как упаковка из пенопласта.

– Или как твое эго.

Его взгляд становится жарче.

– Что я слышу, ты огрызаешься?

– Не делай вид, что тебе это не нравится.

Он грудным голосом командует:

– Иди сюда, и я покажу тебе, насколько сильно.

Со вздохом разворачиваюсь и иду в противоположном направлении.

– Потом. Извини. Я слишком нервничаю. Я впервые со своих пяти лет не общаюсь с ней так долго, и у меня такое чувство, будто мне руку отрезали. По телефону она показалась нормальной – обычной Слоан, – но ощущение такое, что прошел уже миллион лет. А что, если она играла? Что, если он заставил ее изображать веселость? Что, если…

Кейдж протягивает руку, привлекает меня к себе на колени и берет рукой мой подбородок. Глядя прямо мне в глаза, говорит:

– С ней все в порядке, детка.

Он страстно меня целует. Я моментально расслабляюсь, тая рядом с его большим крепким телом и наслаждаясь ощущением его губ.

– Лучше? – шепчет он, когда мы прерываемся.

Прячу лицо в его шею.

– Лучше. Если он ее тронул, то можешь, пожалуйста, его убить?

– Видимо, мне не будет здесь покоя, если я этого не сделаю, – говорит он, тяжело вздыхая.

У него на столе звонит телефон. Мое сердце начинает колотиться. Я спрыгиваю с его колен и смотрю на телефон, схватившись за голову и закусив губу.

Покачивая головой, Кейдж разворачивается в кресле и тянется к телефону. Он отвечает, не сказав ни слова, что для него необычно, и молча слушает. Потом вешает трубку и смотрит на меня.

– Она едет наверх.

Я издаю робкое полурадостное, полуиспуганное восклицание и несусь к дверям лифтов.

Лифт выходит прямо в нашу прихожую. Мы живем на верхнем этаже небоскреба.

Моджо, по привычке лежащий посреди гостиной, лениво приподнимает голову и смотрит на меня. Один раз гавкает в знак солидарности и немедленно возвращается ко сну.

Я задерживаю дыхание, когда лифт останавливается. Двери открываются, и она предстает передо мной.

И выглядит так, будто вернулась с фитнес-ретрита в аду.

И дело не в одежде: на ней прекрасный кремовый кашемировый свитер, дизайнерские узкие джинсы и высоченные каблуки. И не в лице: оно красиво как никогда. Только, возможно, немного худое.

Дело в глазах.

Ее обычно зеленые ясные глаза – ее обычно сухие зеленые ясные глаза – увлажнены какой-то странной водянистой субстанцией, которую можно было бы принять за слезы, если бы я знала Слоан чуть хуже.

Мое сердце делает сальто-мортале. Я с сомнением говорю:

– Слоан?

Ее лицо искажается. Она роняет сумку, которую несла в руках. А потом икает и громогласно меня приветствует:

– Как делишки, сестренка? – и заключает меня в объятия.

Я чувствую запах алкоголя, и меня захлестывает облегчение.

Она просто пьяна, а вовсе не плакала. Ее слезы значили бы конец света.

Не могу остановиться тараторить:

– Я в порядке, я так волновалась, не могу поверить, что этот гад тебя похитил, Кейдж его убьет, если он тебе что-нибудь сделал, господи, как я по тебе скучала, как ты?

– Отлично. Отлично, детка, просто сногсшибательно.

Она смеется. Звучит это слегка безумно.

Я вырываюсь из ее объятий и отодвигаю от себя на расстояние вытянутой руки. Внимательно всматриваясь в ее лицо, признаюсь:

– Ты меня пугаешь.

– То же самое, подруга, – икает она, – то же самое.

С новой волной обеспокоенности оглядываю ее с ног до головы:

– Слоан, поговори со мной! Ты не ранена?

Она яростно кивает.

– Ощущения такие, будто с меня содрали кожу, а потом бросили в кипяток, и еще там лежит оголенный провод, так что меня бьет электричеством, пока я варюсь заживо. Нет. Нет-нет-нет, это не то. Ощущения такие, будто меня душат и поджаривают на раскаленных углях, и сбрасывают с крыши высокого здания, и все это одновременно. Это ужасно. Это чудовищно! Как ты вообще с этим справляешься?