Коронованный наемник

– Ты велел убить меня. Прислать отцу мое тело, как когда-то якобы привезли твое. Гвадал… Но я же… Мы были почти семьей!

Лицо орка осталось непроницаемым:

– Гвадал. Гвадал бы никогда не покусился на тебя. Прикрыл бы тебя собой от любого оружия. Но Сармагату, чернокровому перевертышу, орочьему ублюдку, нет дела до сантиментов, Леголас.

Принц часто задышал, чувствуя, как кровь шумит в голове. Стиснул зубы, глядя в дымчато-синие глаза.

– Ты лжешь, – тихо и твердо сказал он, – я верю, что ты способен на многое. Но хладнокровно замыслить мое убийство и ради этого организовать целую военную кампанию – нет. Не ты, Гвадал. И сколько бы ты ни прятался за Сармагата – я все равно не поверю тебе.

Орк в сердцах отшвырнул кубок и оскалился:

– Да что тебе за дело до моих резонов?! Что за несносная эльфийская манера вечно копаться в корнях, лезть в суть, искать причины? Ты хочешь объяснений? Хорошо! Все должно было быть просто, как зола в очаге. Все эти годы я не мог простить твоего отца. За что? Он знает. И это наши с ним счеты, по нраву тебе это или нет! Сначала я думал, что злоба угаснет. Но есть вещи, что не выходит забыть. Мне не хотелось затевать войну с Лихолесьем. Магхар не воюет с эльфами, да и положить половину племени Локтара мертвыми… Даже худшая обида не стоит таких жертв. И я придумал простой и занятный план. Похитить княжну Ирин-Таура, в обмен на ее свободу вынудить Иниваэля призвать эльфов на помощь, а там… Но мои парни, хоть ребята они храбрые, не семи пядей во лбу. Они перепутали девиц. Тугхаш и княжна знатно похожи, у них даже есть какая-то общая дальняя родня. И у меня в плену оказалась Камрин. С ее появлением все пошло наперекосяк.

Сармагат вскочил и заметался по залу.

– Дальше все стало сплошной цепью случайностей. Княжна заболела Мелькоровой справедливостью, в этом я усмотрел некий знак и начал приводить свой план в исполнение. Все шло, как по маслу. Ты привел свой отряд в Ирин-Таур, ты должен был победить меня в этой шутовской войне, и Иниваэль расплатился бы с тобой!

Леголас вскинул голову, остервенело рванул кожу на спинке кресла, та жалобно затрещала, и два медных гвоздика со звоном отлетели на пол:

– Погоди! Кристаллы! Их князь и обещал мне! Так вот, в чем был твой план!

– Да!!! – Сармагат остановился перед Леголасом, схватил его за плечо, так, что когти прошли сквозь сукно камзола, – ты должен был забрать кристаллы, и Лихолесье захлестнула бы эпидемия. Я знаю Трандуила, он не стал бы растрачивать такое оружие на сельские колодцы. Кристаллы попали бы в приграничные ручьи и источники, целые отряды поразила бы хворь! Эльфы! Высокомерные, самовлюбленные, прекрасные творения Эру! Они сами принесли бы беду на свой порог, тот самый, от которого отшвырнули меня!!! Есть ли месть слаще?!! – рявкнул орк, срываясь на рык. Выпустил плечо Леголаса и оттолкнул его, тяжело переводя дыхание:

– Но все изменилось, – добавил он уже тише, – ты тоже нахлебался из проклятой Хельги! Я не мог допустить твоего преображения, ведь тогда весь план пошел бы к балрогам! Но тут снова вмешалась Тугхаш, кто еще подослал бы Йолафа тебе на выручку? А потом ты начал обращаться…

Сармагат ударил в стену кулаком и оперся обеими руками о грубый камень:

– Чертовски легко передвигать немые и холодные фигурки на доске. Но стоит им обрести плоть, имя и судьбу – все становится иначе. Пока ты был самим собой, я думал лишь о том, какую ценность ты имеешь для престола и лично для короля. Ты был словно в другом лагере. Но тебя поразила моя же собственная беда… Ну! – Сармагат обернулся, и Леголаса передернуло от яростного, больного блеска глаз, – чего теперь ты молчишь? Вот тебе оружие против меня! Вот цена развалине, что осталась от Гвадала!!!

Леголас молчал. На шее, перечеркнутой уродливой бороздой, бился пульс, губы были плотно сжаты.

– Мне не нужно этого оружия, – медленно и негромко проговорил он, – я все равно не смогу возненавидеть тебя. Я должен, но я не могу. Я сознаю, что ты интриган, манипулятор и безжалостный, злопамятный ублюдок. Но я тоже уже другой. Я пытал орка и наслаждался его болью. Я желал смерти лучшему другу. Во мне что-то надломилось, Гвадал. Что-то безвозвратно погибло. И я уже не могу руководствоваться своими прежними идеалами, принципами и убеждениями. А теперь, вновь обретя тебя, один я тоже быть не сумею…

Леголас обошел кресло и устало опустился в его потертое нутро. Поискал в себе потрясение, гнев или другие сильные чувства. Но разум отозвался неожиданной безмятежностью. Долгожданная ясность сложившейся мозаики принесла с собой столь упоительный, столь несказанный покой, что даже тяжесть разоблачений Сармагата не могла уже внести сумятицу в уставшую от противостояний душу.

Он поднял валявшийся на полу кубок орка, наполнил и пододвинул вождю.

– Гвадал, ты ничего не скрываешь в ответ на мои расспросы. И, что бы ты ни говорил, зла ты мне не желаешь. Скажи мне только, в плену ли я. И что за судьба меня ждет.

Сармагат поднял глаза на принца:

– Ты хочешь уйти? – спокойно и мягко произнес он.

Леголас уже набрал воздуха для ответа… и умолк.

– Я не знаю, – искренне ответил он, – еще совсем недавно я был уверен, что буду бороться, пока у меня будет надежда на исцеление. А потом просто оборву эту бессмысленную жизнь. Я даже взял с… одного из соратников обещание, что он сделает это для меня.

– Ты о Сарне? – бегло улыбнулся орк, – храбрый парень, хотя и редкостный нахал. Тугхаш обожает его. Кстати, я едва его не убил во время осады. К счастью, он живуч, будто рысь.

Леголас покачал головой:

– Я тоже пытался его убить, еще не зная, что со мной происходит. Но сейчас мне впервые с начала этих событий хочется жить, Гвадал. Жить любым, эльфом или орком.

Сармагат сел напротив:

– Я не стану тебя удерживать, – сказал орк, – как только свиток снова будет у меня, я немедленно отпущу тебя. Езжай на родину. Тебе нет нужды, вернувшись, привязывать к чему-то какие-то лоскуты. Я буду ждать тебя здесь.

– Ты тоже уверен, что я вернусь? Как был уверен Сигвур? – голос Леголаса прозвучал ровно, только новообретенный душевный покой вдруг зазмеился трещинами, будто надколотое зеркало. Тошный холодок то ли страха, то ли предчувствия неотвратимой беды, медленно оседал где-то в животе.

Вождь усмехнулся, но в этой усмешке не было и тени злорадства:

– Неважно, в чем я уверен. Просто, как бы ни повернулась жизнь, не предпринимай поспешных и непоправимых шагов. Тебе есть, куда идти.

Леголас встал, чувствуя ту особую опустошенность, которая дает уму и душе отряхнуться и собраться с силами перед самыми сложными из житейских решений.

– Спасибо, Гвадал, – бесцветно проговорил он.

– Доброй ночи, – отозвался орк.

… Сармагат долго сидел, глядя на дверь, закрывшуюся за принцем. Его снедал целый сонм противоречивых чувств. Видит Моргот, он вовсе не собирался сегодня давать волю неудержимым откровениям. В кои-то веки он даже надеялся на спокойный вечер, не омраченный сложными размышлениями и разговорами. Но события снова пошли по угодному им руслу. Пора признать, он совершенно запутался. Его затея, недавно казавшаяся ему такой незамысловатой, словно обернулась многоногим спрутом, отрастила десяток щупальцев, устремившихся в разных направлениях, но все равно неумолимо сошедшихся к своему создателю и готовых обратить его детище против него самого. Все, что поначалу казалось желанным и справедливым возмездием, способным, наконец, уврачевать язвы старых обид, теперь обрело какой-то новый облик, больше походивший на мелочную жестокость.

… Сигвур не одобрял затеи Сармагата. Обращенные, хоть и нашли себе место в своем изменившемся мире, продолжали считать Мелькорову хворь худшей из участей для эльфа, а потому сознательная диверсия против Лихолесья претила главе клана. Сигвур не сделал замысел Сармагата общим достоянием. Быть может, не желал настраивать против него остальных, а быть может, опасался, что у бывшего лихолесца найдутся сочувствующие. Он долго и безуспешно пытался переубедить Сармагата. Тот был непреклонен, но, уезжая, долго хранил в памяти болезненный укол сумрачного взгляда серых глаз. Положа руку на сердце, Сармагат вовсе не собирался возвращаться. Долго истязаемый ненавистью, долго жаждавший мести, он мало дорожил жизнью, что ждала его после исполнения единственной оставшейся у него мечты.