Курсант Сенька. Том 2

И вскоре ГАЗ-53 рявкнул мотором и остановился у крыльца. Водитель — мужик с усами и прокуренным голосом — вылез из кабины, закурил сигареты.

— Тамара Львовна! Товар привёз! Где разгружать?

— Да вот, Сенька поможет! Парень крепкий, из училища!

Мы с водителем схватились за ящики с консервами, мешки с крупой, коробки с печеньем. Спина мокрая, руки гудят, но приятно — чувствуешь себя нужным. Настоящее же веселье начиналось, когда магазин открывался для покупателей и Тамара Львовна превращалась в артистку. Голоса, улыбки, жесты — всё было по делу.

— Тамара Львовна! А колбаса Докторская будет? — тётя Маша пристально смотрела из-под очков.

— Ой, Машенька, не привезли сегодня… Но есть «Любительская» — пальчики оближешь! Держи кусочек на пробу.

— А почём?

— Для тебя — два восемьдесят! Специальная цена для учителей!

В другой раз бабушка Дуся заглянет.

— Тамара Львовна, внуки из города приехали, а у меня ни сладкого, ни вкусного…

— Дусенька! — Тамара Львовна нагибается через прилавок, заглядывает бабушке в глаза. — Возьми тушёнку, макароны «Ракушки» — детвора любит! И вот тебе конфеты «Мишка на Севере». Праздник устроишь!

— А денег хватит? У меня только пятёрка…

— Хватит! Для хороших людей у меня всегда найдётся скидочка.

Тамара Львовна умела каждого разговорить. Вечером же мы вдвоём закрывали магазин. Я усталый, но довольный. А она смотрит на меня внимательно.

— Сенька… Торговля — это не просто продать банку тушёнки или кусок колбасы. Это искусство! Тут главное — человека почувствовать. Видел сегодня глаза Дуси? Вот это и есть настоящая работа.

А когда я шёл домой по морозной улице, а в голове крутились её слова и запах свежего хлеба из магазина. В училище нас муштровали — командуй, решай, не сомневайся. А тут, в обычном деревенском магазине, я учился совсем другому — понимать людей, чувствовать их настроение и боль.

Каникулы же быстро катились к финалу. И вечерами я сидел у печки — жара от неё такая, что щеки горят, а в ладони звенят честно заработанные рубли. Перебираю их пальцами, слушаю звон монет и думаю — каким же я был глупым пару недель назад! Баня научила меня не рваться вперёд с голой грудью — силы надо рассчитывать. И еще работа показала цену каждому рублю — тут не схалтуришь, не отдохнёшь. А разговоры с односельчанами открыли простую истину — настоящая сила не в том, чтобы грудь колесом и кулаки на стол. Сила — это когда помогаешь другому, даже если никто не видит.

И пусть вскоре мне снова в училище, но теперь я вернусь другим человеком, который еще кое-что понял про жизнь. В кармане лежат мои деньги, а в душе — шумит надежда на лучшее.

Январь

1986 год

На мысе Канаверал во Флориде стоял холод, непривычный для этих широт — он сковал стартовую площадку 39B. Ртуть замерла на отметке минус два. «Челленджер» вздымался в сизое небо — белоснежный гигант, окутанный облаками пара от застывающей влаги. Он был похож на ледяную статую надежды, созданную людьми, которые верили, что смогут покорить космос.

Внутри кабины стояла напряжённая тишина. И среди нее только короткие команды и щелчки переключателей. Командир Фрэнсис Ричард Скоби — Дик для своих — скользил взглядом по приборам, его рука двигалась быстро и точно, будто он родился в этом кресле.

— Майк, как дела с основными? — негромко бросил он через плечо.

— Всё по плану, Дик, — пилот Майкл Смит кивнул, не отрываясь от панели. — Но этот холод… Никогда не летал при такой температуре. Мне не по себе.

Сзади же, на средней палубе, Джудит Резник мелькала между приборами, ловко проверяя оборудование. В её глазах был огонь нетерпения. Это уже второй ее полет, но волнение все равно сильное.

— Джуди, готова к невесомости? — поддел её Эллисон Онидзука, японец из Гавайев, тоже во второй раз в космосе.

— Готова больше, чем ты, Эл! — фыркнула она. — Не забыл, как тебя мутило в прошлый раз?

И смех пронёсся по кабине. Рядом Рональд Макнейр проверял саксофон — он мечтал сыграть джаз в невесомости впервые в истории.

— Рон, только не вздумай сейчас репетировать! — всполошилась Криста Маколифф, учительница из Нью-Гэмпшира. Голос её дрожал — страх и восторг сплелись в один нерв.

— Спокойно, Криста, — улыбнулся Грегори Джарвис, инженер Hughes Aircraft. — Через час ты будешь рассказывать своим ученикам о космосе не по учебнику, а по памяти.

Криста представила школьников у телевизоров — тысячи детских лиц, затаивших дыхание перед экраном. Она думала о том самом уроке, который проведёт с орбиты. О том, как изменится мир.

— T минус десять минут, — ровно сообщил голос из Центра управления полётами.

Скоби ещё раз пробежал глазами чек-лист. Что-то давило на грудь — то ли морозная зыбь за иллюминатором, то ли старое лётное предчувствие. Он нажал на кнопку микрофона.

— Хьюстон, экипаж «Челленджера» готов к старту.

В кабине стало ещё тише. Всё решалось здесь и сейчас — в январском холоде 1986 года, когда история затаила дыхание вместе с ними.

— Понял, «Челленджер». Погода по-прежнему балансирует на грани допустимого, но мы даём зелёный свет. Запуск разрешён!

А в это время, далеко на востоке, в Москве был уже вечер. В редакции «Правды» дежурный международник Владимир Петрович Кузнецов лениво листал свежие сводки ТАСС и Рейтер. Американские шаттлы — для советской прессы почти рутина, обычно пара строк без эмоций, без восторга.

— Опять янки в космос собрались, — буркнул он, прихлёбывая остывший чай из гранёного стакана в подстаканнике. — Учительницу берут… Шоу устраивают.

Но что-то не давало ему отложить ленты новостей в сторону. То ли профессиональное чутьё, то ли простое человеческое любопытство — как теперь капиталисты повернут свой полёт?

В это же время в кабине «Челленджера» голос из динамика отрезал секунды.

— T минус одна минута.

И семь сердец застучали в унисон. Криста Маколифф вцепилась в подлокотники — где-то там, за океаном, за ней следят родители, муж, дети. Миллионы глаз, миллионы надежд.

— Тридцать секунд, — отсчитывает Хьюстон.

Скоби и Смит тут же переглянулись. За годы тренировок они научились читать мысли друг друга без слов.

— Десять… девять… восемь… семь… шесть… запуск основных двигателей… четыре… три… два… один… старт!

Твердотопливные ускорители взревели так, что даже бетон дрогнул. Двухтысячетонная махина рванулась вверх, вырываясь из гравитационных цепей Флориды. Перегрузка прижала к креслам — знакомое чувство для тех, кто уже бывал там, за облаками.