Курсант Сенька. Том 2

— Алексей, видишь что-нибудь? — голос Беспалова дрожал в рации.

— Пока ничего! — Ананенко ощупывал стены под водой, пальцы скользили по ржавому металлу. — Борис, у тебя как?

— Глухо… Чёрт! Тут хоть глаз выколи! — хрипло ответил Баранов.

Они шли вперёд, шаг за шагом, зная — дороги назад может не быть вовсе. Работали только наощупь и на веру. Каждый вдох, как глоток из ржавого ведра — в горле першит, в лёгких скребёт. Вода ледяная, мутная, пахнет железом и страхом. Дозиметры трещат и зашкаливают, но уже никто не смотрит на шкалу.

— Есть! — вдруг выдохнул Валерий Беспалов, голос его эхом ударил по бетонным стенам. — Первый клапан нашёл!

Алексей Ананенко тут же рванулся к нему сквозь чёрную жижу.

— Держи крепче! Вместе крутим!

Металл поддавался неохотно, будто сопротивлялся им самим. Клапан после взрыва покорёжило, руки скользят, пальцы немеют.

— Давай! Ещё чуть-чуть! — хрипло подбадривал Борис Баранов, стиснув зубы так, что побелели губы.

И вдруг — резкий щелчок. Клапан сдался, а вода заструилась вниз, будто сама выдыхала облегчённо.

— Второй! Быстрее! — выкрикнул Ананенко, голос его дрожал не от страха, а от усталости.

Они двинулись дальше — вслепую, по памяти. Второй клапан оказался упрямее первого. Руки горят, плечи ломит, но они давят изо всех сил. Щелчок — и второй клапан открыт. Вода уходит стремительно. Задача выполнена!

— Всё! Уходим! — коротко бросил Беспалов.

На поверхности их встретили как героев, но никто из троих не улыбался. Тело ломит, а во рту стоит металлический привкус.

— Как самочувствие? — спросил врач, глядя в глаза каждому.

— Пока держимся, — тихо ответил Ананенко. Глаза его были спокойны и усталы.

— Главное — топливо не уйдёт в грунтовые воды, — Беспалов снял гидрокостюм и тяжело сел на лавку.

Баранов же посмотрел на товарищей и кивнул.

— Мы сделали своё дело…

* * *

А в следующие дни Чернобыль гудел — как улей, полный отчаянья и мужества. Тысячи ликвидаторов стекались сюда со всего Союза — военные, инженеры, шахтёры, врачи.

Генерал-майор Николай Антошкин стоял на командном пункте у карты и смотрел в небо — вертолёты один за другим сбрасывали мешки с песком и бором на пылающий реактор.

— Товарищ генерал! — пилот едва держал себя в руках. — Радиоактивный фон зашкаливает! Приборы выходят из строя прямо в воздухе!

— Надо засыпать реактор любой ценой, — Антошкин смотрел прямо перед собой, будто видел сквозь бетон и дым. — Иначе погибнут все.

Пилоты летели снова и снова. Каждый полёт, как последний. На земле же строители возводили саркофаг, шахтёры рыли тоннель под станцией, а солдаты дезактивировали заражённую территорию. Никто не спрашивал «зачем» — все просто делали своё дело.

Солнце вставало над опустевшей Припятью, золотило пустые окна и дымящиеся руины четвёртого энергоблока. Чернобыльская катастрофа разорвала привычный мир напополам — показала хрупкость цивилизации и силу духа простых людей.

Их имена запомнит история. Их подвиг останется навсегда — в каждом рассвете над мёртвой Припятью, в каждом взгляде тех, кто выжил благодаря им…

Глава 7

Сидел я в казарме, уставившись в потолок. Краска там облупилась рваными пятнами — будто архипелаг разбитых мечтаний. Дни тянулись вязко, как сгущёнка из солдатского пайка. В голове крутились одни и те же мысли — мои письма остались без ответа, а катастрофа уже случилась. Но кому было дело до курсанта третьего курса? Пять процентов… Всего каких-то пять чертовых процентов, что кто-то обратит внимание на письма. Я это знал, когда писал, но молчать не мог. Совесть — неудобная штука, как кирзач на размер меньше.

— Семёнов, чего ты кислый как уксус? — Колька Овечкин рухнул на соседнюю койку, пружины застонали под его весом. Богатырь широченный, а внутри — мальчишка. С первого курса дружим, но завидует мне всегда, хотя и не признаётся.

— Думаю, — буркнул я, не отрывая взгляда от потолка.

— О чём думаешь-то? — Пашка Рогозин подтянул стул, аккуратно разложил на столе учебники. Педант до мозга костей — у него даже носки в тумбочке по цветам разложены.

— О том, что мир куда жестче, чем кажется. А мы тут, как мальчишки, в солдатиков играем.

Лёха Форсунков с глухим чавканьем ковырял тушёнку ложкой прямо из банки.

— Сенька, ты лучше бы думал про завтрашние занятия по управлению огнём. Маслов всех обещал через мясорубку прогнать.

Маслов был офицер старой закалки. У него глаза ледяные, беспощадные — всё видят, ничего не прощают. У него даже отличники потели, как в бане после наряда. Так что, утром выстроились мы на плацу. Май выдался тёплым, но ветер пробирал до костей. Маслов скользнул по нам взглядом — будто выбирал, кого сегодня на заклание.

— Товарищи курсанты! — голос его резал воздух. — Сегодня корректировка огня по наблюдению разрывов. Кто не поймёт — будет зубрить теорию до посинения! И первым — Овечкин! — рявкнул капитан. — К доске!

Колька поднялся тяжело, будто к расстрельной стенке шагал. Руки дрожат, мел едва держит.

— Цель — танк противника на дистанции четыре тысячи метров. Первый выстрел — недолёт пятьдесят метров. Ветер боковой, справа, пять метров в секунду. Рассчитать поправки!

Колька застыл у доски, как мраморный истукан с трещинами страха по лицу.

— Я… товарищ капитан… — начал он и осёкся.

— Семёнов! — Маслов повернулся ко мне. — Помогите товарищу. Но так, чтобы сам понял!

Я подошёл к доске, встал плечом к плечу с Колькой.

— Слушай внимательно, — шепнул я ему. — Недолёт пятьдесят метров — значит, надо добавить угол или заряд. Но сперва считаем поправку на ветер.

— Как? — прошептал Колька.

— Боковой ветер справа. Сносит снаряд влево, — говорю тихо, чтобы только Колька слышал. — Значит, поправку берём вправо. Скорость ветра — пять метров в секунду, дистанция — четыре километра. Формулу помнишь?

Колька кивает и глаза проясняются.

— Поправка на ветер… — он быстро выводит на доске, — Плюс двадцать метров вправо.

— Верно. Теперь недолёт.

— Заряд увеличить… — Колька замер, а губы побелели. — На полтора деления прицела?

— Точно, — киваю ему. — Молодец!

Маслов же стоит у окна и держит руки за спиной. На лице ни дрожи, ни улыбки — чистый гранит. Но в глазах мелькнуло, что одобряет.

— Хорошо, Овечкин. Семёнов, садитесь. Продолжаем…

Занятие же это пролетело довольно быстро, так как мы с Овечкиным уже отдулись. И после мы шли по коридору все вместе, добираясь до новой аудитории. Колька молчал, но плечи были расправлены — будто только что сбросил мешок с цементом. Следующим уроком была инженерная подготовка. Вел майор Крутиков — сухой, как прошлогодний черствяк, а голос у него скрипучий.