Курсант Сенька. Том 2

Так что в 01:23:04 Топтунов сжал зубы и нажал кнопку аварийной защиты — АЗ-5. Стержни пошли вниз, в самое сердце реактора… И вдруг — вместо торможения, наоборот, произошел бешеный скачок мощности. Реактор взбесился.

— Что за черт?! — выкрикнул Акимов, глядя на приборы — стрелки зашкаливали, будто танцевали джигу.

— Этого не может быть! — Дятлов побледнел, а его губы дрожали. — Такого не бывает!

— Стержни застряли! — Топтунов судорожно давил кнопки, лицо его было залито потом. — Мощность растет! Не останавливается!

В этот миг бетон затрясся под ногами. Грохот был страшнее войны. Потолок рухнул, обрушившись градом обломков. Яркая вспышка выжгла глаза, воздух наполнился ядовитым дымом и радиоактивной пылью.

— Все живы?! — хрипло крикнул Акимов сквозь кашель и кровь во рту. — Леня! Анатолий Степанович!

— Я… здесь… — Топтунов еле поднялся, кровь струилась по лицу. — Что это было?..

— Не может быть… — Дятлов стоял посреди хаоса и бормотал. — РБМК не может взорваться… Это невозможно…

Но невозможное случилось. Сквозь дыру в крыше четвертого блока в ночное небо рвался столб радиоактивного пара и огня. Графитовые блоки полыхали адским светом, разбросанные по станции. И первыми на место катастрофы примчались пожарные Припяти и самой ЧАЭС. Лейтенант Владимир Правик, командир караула пожарной части №6, выскочил из машины, бросил взгляд на пылающую станцию и сразу понял — это не обычный пожар.

— Ребята! — голос у него дрожал, но был тверд. — Смотрите на этот огонь! Это не просто пламя. Осторожно, здесь всё иначе!

А через несколько минут к станции подъехал старший лейтенант Леонид Телятников, начальник военизированной пожарной части №2. Он шагал быстро, уверенно, будто шел в бой.

— Володя! — крикнул он Правику сквозь рев пламени. — Что тут творится?

— Леня, такого я еще не видел! — Правик показал рукой на развороченную крышу реактора. — Взрыв был такой силы, что полстанции снесло! И огонь… ты только посмотри, он синий, как будто светится!

Телятников прищурился, всматриваясь в зарево.

— Это графит горит, — тихо сказал он. — Значит, реактор разнесло. Придется лезть на крышу, но это смертельно опасно.

Правик выпрямился, в глазах у него мелькнула решимость.

— Мы знаем риск, — сказал он жестко. — Но если сейчас не остановим огонь, полыхнет третий блок. Тогда конец всем!

Пожарные взобрались на крыши соседних зданий и начали борьбу с пламенем. Никто из них не знал о радиации — ни дозиметров, ни защитных костюмов. Только обычная форма и каски. Они вдыхали радиоактивную пыль и пар, бросались прямо в ад.

— Вода не берет! — заорал один из бойцов, отбиваясь от жара.

— Не сдавайтесь! — перекрывал грохот Правик. — Главное — не дать огню пройти дальше!

Так прошел час. Руки людей дрожали, а лица выцвели. Кто-то схватился за голову — тошнота, металлический привкус во рту, глаза режет, ноги ватные. Но никто не отступал — они стояли до конца, даже не понимая, что получают смертельные дозы радиации. А в это время на станции инженеры метались между кабинетами, пытались осознать масштаб бедствия и хоть как-то удержать ситуацию. Виктор Брюханов — директор ЧАЭС, появился около трех утра. Лицо белое, а губы сжаты в тонкую линию.

— Николай Максимович! — обратился он к главному инженеру Фомину. — Что у нас? Насколько все плохо?

Фомин теребил папку с бумагами, будто искал там спасение.

— Виктор Петрович… четвертый блок уничтожен полностью. Реактор… скорее всего, тоже.

— Что значит «скорее всего»? — Брюханов резко повернулся к нему. — Мне нужны точные данные!

— Мы не можем подойти ближе к реактору, — признался Фомин хрипло. — Радиация зашкаливает. Дозиметры показывают максимум.

— Товарищ директор! — К ним подошел Дятлов — лицо перебинтовано, глаза воспалены от боли и усталости. — Я уверен, что реактор цел! Возможно, взорвался водород в помещении турбины, но сам реактор не мог рвануть!

— Анатолий Степанович! — Брюханов взглянул на него с отчаянием и злостью. — Посмотрите вокруг! Вы видите эти руины? Этот огонь? Как вы можете говорить такое?

За окнами меж тем гудела тревожная ночь. Станция стонала под радиоактивным ветром, а люди внутри пытались поверить в невозможное — что всё еще можно спасти.

— Это не реактор! — упрямо твердил Дятлов, сжимая кулаки. — Он не может взорваться. Физически не может!

Но ночь 26 апреля 1986 года уже писала свою правду и эта правда была страшнее любого упрямства. Под развалинами четвертого блока, в горячем чреве станции, собиралась смертоносная лава — расплавленное ядерное топливо. Еще немного и эта масса прожжет бетон, доберётся до грунтовых вод. Тогда взрыв пара сметёт все оставшиеся блоки, а радиоактивная туча уйдет на полмира.

В самом штабе ликвидации воздух был тяжелым, как свинец. Но решение о самой отчаянной операции в истории советской атомной энергетики приняли быстро — спустить людей под реактор, к затопленным дренажным клапанам.

У входа в подземелье стояли трое — инженер Алексей Ананенко, молодой Валерий Беспалов и старший машинист Борис Баранов. Тени от ламп дрожали на стенах, а их лица казались вырезанными из камня.

— Товарищи, — голос представителя комиссии звенел натянутой струной, — вы понимаете, что на вас держится всё? Если не откроете клапаны, то произойдет взрыв, которого не переживёт никто.

— Понимаем, — Ананенко посмотрел ему прямо в глаза — спокойно и твердо. — Если промедлим, то погибнут миллионы.

— Схемы уже изучили, — Беспалов, юный и упрямый, сжал кулаки. — Клапаны в барботёре под реактором. Придётся идти на ощупь, в полной темноте.

— Это билет в один конец, — Баранов, самый старший, хмуро усмехнулся. — Там радиация зашкаливает. За минуту — смертельная доза.

— У нас нет выбора, — Ананенко молча пожал плечами. — Если не мы, то никто…

— У меня сын маленький… — глухо сказал Беспалов. — Жена ждёт дома. Но если не пойти — вообще никто не вернётся домой.

Баранов долго смотрел на молодых товарищей. Потом резко кивнул.

— Ладно. Идём втроём. Быстро и без самодеятельности. Каждый шаг четко по команде!

Они облачились в гидрокостюмы и проверили фонари. Дозиметр трещал истерично ещё на лестнице.

— Приборы зашкаливают, — предупредил физик из группы сопровождения. — Реальный уровень радиации выше всех пределов.

— Значит, времени у нас нет, — отрезал Ананенко.

И они спускались в подвал будто в пасть ядерного ада. Вода была черна и вязка, фонари резали муть узкими клиньями. Каждый вдох отдавался металлическим привкусом во рту.