Курсант Сенька. Том 2

Я молчал, у меня в голове всё переворачивалось. Значит, она… всё это время…

— Лер, — тихо сказал я, — я не хотел тебя обидеть. Честно. Просто сейчас мне не до девчонок. У меня свои заморочки, свои планы… — она всхлипнула, вытирая слёзы рукавом. — Но если бы я был готов к отношениям, — продолжил я, — я бы с гордостью встречался с тобой. Ты замечательная… Очень!

— Правда? — она подняла глаза.

— Правда, — кивнул я.

Лера смотрела пристально, а потом вдруг шагнула ко мне и поцеловала — резко, горячо, будто последний раз в жизни. Поцелуй короткий, но прожигающий насквозь. И отпрянула также резко, да побежала к дому, даже не оглянувшись.

Я же стоял на месте, трогая губы пальцами, на которых был еще солёный привкус от ее слёз. А в голове каша — удивление, растерянность и ещё что-то непонятное. Гнаться за ней? Кричать вслед? Объясняться ещё раз? Да что тут объяснять… Всё и так ясно — она мне не нужна. Я вздохнул, сунул руки в карманы и пошёл к себе домой. Хватит на сегодня неожиданностей…

Глава 8

Дорога к Борьке тянулась через всю деревню, будто кто-то нарочно размотал ее между покосившимися заборами и палисадниками, где тетки в выцветших халатах поливали цветы из ржавых ведер. Макс шел справа от меня, лениво постукивая палкой по штакетнику — цок-цок, как метроном. А Мишка плелся позади, жевал травинку и косил на меня исподлобья, будто искал повод зацепиться.

— Слушай, Семёнов, — наконец протянул он с хрипотцой, — так что вчера в ДК стряслось? Говорят, Борька взбесился, как увидел тебя с Леркой.

Я сплюнул в пыль у обочины. Солнце уже жарило по-взрослому, обещая день без пощады. За огородами же глухо тарахтел трактор.

— Да пустяки, — буркнул я, понимая, что отмахнуться не выйдет. — Лерка сама пригласила танцевать. А этот дурень решил, что я ему под нос лезу.

— Так он же за ней с практики бегает, — вставил Макс, остановившись и глядя прямо мне в лицо. В его глазах смешались сочувствие и жадное любопытство. Мишка тоже подтянулся ближе и запахло интригой.

— С чего бы мне знать? — огрызнулся я. — Он мне ничего не говорил!

— Может и не говорил, — кивнул Мишка, — только теперь обиду на тебя затаил. Вчера после ДК напился сильно, говорят.

Что-то нехорошее шевельнулось у меня внутри. Борька был парень хороший, хоть и вспыльчивый. А я… я и правда не знал про его Лерку. Да и знать не хотел — своих забот выше крыши.

— Где он сейчас? — спросил я.

— Вот и узнаем как раз, — Мишка кивнул головой в сторону.

Мы дошли до Борькиного дома — обычная деревенская изба с облупленными ставнями. Во дворе на верёвке сохли рубашки и простыни, а у крыльца с тазом в руках возилась тётя Клава. Увидев нас, она выпрямилась, убрала таз и вытерла руки о фартук. Лицо у неё было измученное, а глаза красные.

— Мальчики, — голос дрогнул, — вы Борьку не видели?

— Тётя Клава, что случилось? — Макс снял кепку и замялся.

— Поздно пришёл… пьяный весь… — она всхлипнула и провела рукой по лицу. — Ругался, кричал что-то про друзей, про девку какую-то… Я думала, проспится — отойдет. А утром встал ни свет ни заря, еще дерябнул, да отцовский мотоцикл завёл и умчался. До сих пор нет…

Холодок пробежал по спине. Борька за рулём в таком состоянии…

— Не сказал куда? — спросил я.

— Нет! Только ругался, да про тебя, Сенька, всё бормотал… Мол, предал ты его… друзья фальшивые…

Мишка скосил на меня глаза, но я сделал вид, что ничего не заметил. А внутри всё сжалось в тугой узел.

— Тётя Клава, мы его найдём. Обещаю.

— Мальчики… — она схватила меня за рукав, — найдите его… Я боюсь за него! После пьянки он сам не свой…

— Найдём! — сказал я твердо и повернулся к друзьям. — Макс, беги заводи жигули. Мишка — с нами.

И мы понеслись к Максу домой, перескакивая через лужи и канавы. Сердце билось в горле — только бы успеть! Максовы же «Жигули» завелись с пол-оборота. Мы втиснулись втроём в тесный салон, и Макс рванул с места так резко, что пыль столбом встала за машиной.

— Куда держим курс? — спросил Макс, выруливая на разбитую дорогу.

— К Родионовичу сперва, — сказал я. — Потом к Васюткиным заглянем.

Мы петляли по деревне, будто ищейки. У Родионовича Борьки не видели и у Васюткиных тоже пусто. Но потом нас перехватила тётя Маша — в ситцевом халате, с ведром воды.

— Минут двадцать назад кто-то на мотоцикле по мосту гнал! — крикнула она нам вслед.

— Туда! — рявкнул я, и Макс резко крутанул руль.

Мост через речку — старый, скрипучий, перила перекошены, доски местами прогнили. Мы подъехали как раз вовремя — на другом берегу мелькнул силуэт мотоцикла, Борька едва держался в седле.

— Борька! — заорал я, высунувшись по пояс из окна. — Стой, дурень!

Макс дал сигнал клаксоном, но мотоцикл только ускорился, петляя по гравийке. Видно было — Борька пьян или не в себе.

— Жми! — крикнул Мишка, сжав кулаки.

Поздно… Мотоцикл не вписался в поворот, с визгом слетел в канаву и замер, искорёженный. Мы подъехали к месту и высыпали на улицу. Борька лежал рядом, голова вывернута под неестественным углом, глаза остекленели.

— Борька! — Мишка рухнул на колени, схватил его за плечо. — Ты слышишь меня?!

Я осторожно приложил пальцы к шее. Пульса нет… Всё ясно даже без врача.

— Всё… — выдохнул я. — Поздно уже…

Макс побледнел и отвернулся к кустам, а Мишка закрыл лицо ладонями.

— Надо врача звать… и милицию тоже, — сказал я глухо. — Макс, дуй в деревню, ищи Сидорова. Мишка, оставайся здесь.

А дальше всё будто в тумане — приехал фельдшер на «буханке», следом участковый Сидоров на велосипеде. Протоколы, расспросы, бумажки. Всё просто и страшно — парень напился, сел за мотоцикл, не удержал руль и погиб. Но самое тяжёлое ждало впереди… Мы втроём — я, Макс и Сидоров отправились к дому Борьки. Тётя Клава стояла у калитки, держась за сердце и по лицу сразу видно, что всё поняла.

— Нет… Нет… Только не это…

— Тётя Клава… — начал я, но голос предательски дрогнул. — Борька… он… разбился.

Она осела у меня в руках, а из груди вырвался вой — такой звериный, что у меня внутри всё оборвалось. Этот крик я запомню навсегда. Но пока участковый что-то говорил ей следом, я вспомнил свою личную потерю — день, когда мне сообщили, что Аленки больше нет. Тогда тоже казалось — всё кончено, но жизнь тем не менее не остановилась. И все же я сейчас понимал — никакие слова не помогут матери Борьки.

— За что?.. За что мне это? — у тети Клавы в глазах были слезы.

А я молчал — никто не знает ответа на этот вопрос. Можно только стоять рядом и быть с человеком в его горе. Макс тоже стоял, но чуть поодаль, растерянный и бледный. И я думал, что если бы вчера поговорил с Борькой по-человечески… И что, если бы объяснил про Лерку… Может быть, всё было бы иначе?! Но я уже не мог повернуть время назад.

Июль

1986 год