Курсант Сенька. Том 2

— Расцветали яблони и груши… — пела Нина Петровна — в её голосе звучала вся прожитая жизнь, вся вера в завтрашний день.

А Михаил Иванович Крылов стоял у иллюминатора и смотрел на вспыхивающие огни встречного судна.

— Слишком близко идёт… — пробормотал он.

— Что вы сказали? — переспросила Нина Петровна.

— Да так… Показалось.

Но не показалось — на мостике «Нахимова» капитан Марков уже понимал, что расхождение опасно близкое. Он схватил радиотелефон.

— «Пётр Васёв», «Пётр Васёв», я — «Адмирал Нахимов». Ваши намерения?

Однако ответ запоздал. На мостике сухогруза капитан Ткаченко смотрел на огни лайнера и думал — пассажирские всегда лезут вперёд, будто море принадлежит только им.

— «Адмирал Нахимов», я — «Пётр Васёв». Иду своим курсом. Расхождение по правому борту.

Марков сжал трубку так, что побелели костяшки пальцев.

— Дистанция слишком мала. Предлагаю увеличить расхождение!

— Принял! Отворачиваю вправо! — голос звучал резко, будто выстрел.

Но «вправо» на море — понятие зыбкое, как мираж на горизонте. То, что казалось спасением на мостике сухогруза, с лайнера выглядело иначе. И уже между судами оставалась всего одна морская миля. Скорость сближения — двадцать восемь узлов. Математика катастрофы становилась неумолимой, но оба экипажа ещё цеплялись за надежду, что успеют разойтись.

— Машина стоп! — Марков бросил команду так, будто мог остановить время.

— Есть машина стоп! — отозвался машинный телеграф, металлическим эхом отдаваясь в тишине.

Но остановить семнадцатитысячетонный лайнер мгновенно невозможно. «Адмирал Нахимов» продолжал нестись вперёд по инерции — каждая секунда приближала его к гибели. На «Петре Васёве» рулевой Петров отчаянно крутил штурвал. Сухогруз в балласте слушался руля неохотно, тяжело и лениво поворачивал корпус — слишком медленно для спасения.

— Давай быстрее! — Новиков почти сорвался на крик. — Крути!

— Не слушается! — Петров вцепился в штурвал до боли в пальцах. — Руль не слушается!

А в 23:11 в кают-компании «Нахимова» всё ещё звучала музыка. Баянист Волков перешёл на «Подмосковные вечера», пассажиры покачивались в такт, улыбались друг другу. Никто не знал, что их мир рушится прямо сейчас. Но тут Нина Петровна Соколова отложила вязание и взглянула в иллюминатор — ее сердце ухнуло в пятки.

— Господи… Они идут прямо на нас!

Михаил Иванович Крылов подскочил к окну. За стеклом, залитый прожекторами, надвигался чёрный борт сухогруза. Он рос, заполняя всё пространство — словно сама ночь решила обрушиться на людей.

— Все на палубу! — кто-то закричал истерично. — Столкновение!

Но было уже поздно… В 23:12 форштевень «Петра Васёва» вонзился в правый борт «Адмирала Нахимова», точно нож в ткань материи, у четвёртого трюма. Удар был такой силы, что на сухогрузе матросы попадали с ног, а лайнер вздрогнул всем корпусом. Этот звук нельзя описать словами. Это не просто треск металла и грохот переборок — это вопль самой стали, ревущий хор страха и боли. Всё смешалось — звон рушащихся предметов, крики людей, глухой гул воды.

В кают-компании погас свет. Баян Волкова со стуком упал на пол и музыка оборвалась навсегда. В темноте пассажиры кричали, искали друг друга, хватались за стены и мебель.

— Нина Петровна! — Крылов звал её сквозь хаос.

— Здесь! — её голос дрожал где-то рядом. — Я здесь! Что происходит?

— Столкновение… Надо срочно наверх!

Но путь наружу уже был отрезан. Пробоина зияла в борту «Нахимова» — восемь метров длиной, четыре шириной. Вода хлынула внутрь с такой яростью, что судно мгновенно пошло на крен. На мостике Марков вцепился в поручень — всё произошло так стремительно, что он не сразу осознал масштаб бедствия.

— Доложить повреждения! — голос его стал резким, как выстрел.

— Пробоина в четвёртом трюме! — помощник Ткаченко почти сорвался на визг. — Огромная пробоина! Вода поступает!

— Немедленно закрыть водонепроницаемые переборки!

Но металл уже рвался под напором воды, а секунды уносили надежду прочь.

— Закрыть переборки! — голос командира бил по ушам.

Но переборки слушались неохотно, скрипели, будто сопротивляясь судьбе. Вода рвалась внутрь с такой яростью, что даже старые моряки побледнели. «Адмирал Нахимов» тонул стремительно и не по-театральному, не как в кино, а по-настоящему — быстро, беспощадно, без права на ошибку. В машинном отделении Владимир Сергеевич Попов, главный механик, лихорадочно возился с аварийными насосами. Вода уже доходила до пояса, электрические щиты вспыхивали искрами, глухо трещали — вот-вот замкнёт.

— Товарищ механик! — надрывался его помощник, голос срывался на визг. — Надо уходить!

— Минуту! — Попов рванул рубильник. — Дайте мне ещё одну минуту!

Но времени не было. Вода лезла вверх, как будто знала, что ей осталось недолго. Машинное отделение стало капканом. Над головой гудел металл, где-то вдалеке хлопали двери — люди спасались как могли. На палубах начался хаос. Люди выскакивали из кают кто в чём — кто в пижаме, кто босиком, а кто с узлом под мышкой. Паника росла, как пожар. Кто-то хватал спасательные жилеты, кто-то метался по коридорам в поисках выхода.

— Спокойно! — орали матросы, пытаясь перекричать ревущий металл и крики. — К шлюпкам! Без паники!

Но шлюпок не хватало, да и спустить их на воду при таком крене было почти невозможно. Нина Петровна Соколова с трудом вышла на накренившуюся палубу. За ней шагал Михаил Иванович Крылов. Металл под ногами уходил вбок градусов на тридцать — идти было всё труднее.

— Держитесь за меня! — Крылов обхватил её за плечи крепко, по-мужски. — Не отпускайте!

— Я не умею плавать! — крикнула она вдруг тоненьким голосом, почти детским. — Я никогда не умела!

— Сейчас научитесь! — отрезал Крылов.

Вокруг уже прыгали в воду — кто с криком, кто молча, а кто со слезами. Августовская ночь была тёплой, но море чёрное и ледяное — как забвение.

— Прыгаем! На счёт три! — гаркнул Крылов.

— Не могу…

— Можете! Раз!

Судно накренилось ещё сильнее. Из глубины доносились глухие крики — там оставались люди, их голоса становились всё тише.

— Два!

Нина Петровна зажмурилась. Перед глазами пронеслось всё — деревенское детство, война, заводской цех, первый плач детей, улыбки внуков…

— Три!

И они прыгнули вместе, держась за руки. Вода ударила в грудь ледяным кулаком. Нина Петровна захлебнулась солёной водой, попыталась закричать, но вместо этого глотнула ещё больше. Крылов держал её крепко, но волны били их о борт тонущего гиганта. Вокруг мелькали обломки, спасательные круги, чужие лица — живые и мёртвые вперемешку.

— Держитесь! — выкрикнул Крылов так, что его услышало само море. — Не отпускайте!

Но она уже не слышала. Вода ворвалась в лёгкие, обожгла изнутри, и сознание стало где-то на грани сна и небытия. Последнее, что увидела Нина Петровна, — огни «Петра Васёва», неподвижные, как чужие глаза, освещающие чёрную гладь катастрофы. «Адмирал Нахимов» ушёл под воду всего за 8 минут после удара. Судно, которому верили как себе, исчезло в бездне Чёрного моря, унеся четыреста двадцать три жизни.