Курсант Сенька. Том 2

— Капитан, отпустите меня отсюда. Я хочу забыть эту ночь.

— Страшно?

— А вы бы не боялись? — Браун горько усмехнулся. — Некоторые вещи лучше оставить под землёй. Мёртвые должны спать спокойно.

Крюгер задержался с ответом на секунду дольше обычного.

— Иногда философия спасает жизнь, Отто. Но сегодня я бы предпочёл правду.

Ветер с гор принёс запах бензина и пепла. Этот год только начинал открывать свои секреты.

— Думаю о судьбе, — Браун криво усмехнулся, глядя в сторону. — Я видел, как люди умирают за ржавое железо и клочки земли. Тогда мне казалось, что с годами поумнею. А вышло наоборот. Жадность не стареет, капитан. Она только крепнет.

— Что собираетесь делать дальше?

— Уеду к сестре в Австрию. Буду копаться в огороде, выращивать картошку, — Браун скользнул взглядом по дымящимся останкам грузовика. — А про эту историю постараюсь забыть. Если получится…

А когда Брауна увезли, Крюгер остался с командой спасателей. Солнце опускалось за горы, заливая заснеженные пики алым светом — будто кровь на снегу.

— Ну что скажешь? — Мюнх подошёл, чиркнув спичкой и прикуривая сигарету.

— Думаю, мы встряли куда глубже, чем кажется, — Крюгер смотрел на багровые вершины. — И кто-то очень богатый и очень опасный ждёт свой груз.

— В Нойшванштайне?

— Может быть. — Крюгер помолчал, сжимая руки в карманах шинели. — Знаешь, что меня тревожит больше всего? Не то, что артефакты украли. А то, что они исчезли после взрыва.

— Может, сгорели?

— Золото не горит, Курт. Камень тем более. — Крюгер повернулся к нему лицом. — Кто-то забрал их с места катастрофы. Вопрос — кто? И зачем?

Штайнер подошёл к ним, держа в руках металлический обломок.

— Капитан, взгляните на это.

Крюгер взял находку. На металле были выгравированы странные символы — ни немецкие, ни латинские. Что-то древнее, чужое.

— Это с грузовика?

— Нет, сэр. Нашёл в стороне от обломков. Будто кто-то выронил на бегу. — Штайнер замялся. — И ещё кое-что — следы ведут от эпицентра вверх по склону.

— Следы? Человеческие?

— Не совсем… Слишком глубокие для обычного человека. И шаг широкий… — молодой полицейский сглотнул, глаза бегали по земле. — Словно кто-то очень высокий нёс тяжёлый груз.

У Крюгера по спине пробежал холодок. Сорок лет службы научили его доверять не только глазам, но и внутреннему зверю.

— Куда ведут следы?

— Уже проверил, — Штайнер указал вверх по склону. — К старой горной дороге. Там они обрываются. Как будто… как будто тот кто-то просто исчез.

— Или просто сел в машину и укатил, — Мюнх пожал плечами, будто речь шла о походе за хлебом.

— Тогда где следы шин? — резко парировал молодой полицейский. Голос его дрожал — то ли от холода, то ли от напряжения.

Вопрос повис в воздухе, как сигаретный дым. Крюгер снова глянул на обломок с чуждыми символами. В багровом закатном свете они будто дышали, пульсировали под кожей металла.

— Капитан… — Мюнх щёлкнул окурком, растоптал его о камень. — Может, пора дергать федералов?

— Нет, — Крюгер спрятал находку в карман и посмотрел на коллегу исподлобья. — Сначала сами разберёмся. А уж потом решим, кому это отдавать.

Он говорил спокойно, но внутри всё сжималось. Дело не для обычной полиции — слишком много теней, слишком много дыр в реальности. Слишком много запаха чужого золота. И когда остальные ушли вниз грузить мешки, да оформлять протоколы, Крюгер остался на краю обрыва. Ветер бил в лицо ледяными ладонями. Альпы молчали — каменные стены, вечные стражи чужих секретов.

Где-то там, в лабиринтах снега и скал, бродила тень с золотой короной на голове. И кто-то очень богатый уже потирал руки в ожидании своей покупки. Капитан же вытащил из кармана обломок. Символы светились в сумерках тусклым, почти неземным светом. «Есть двери, которые лучше не открывать», — мелькнула мысль. — «И сделки, за которые расплачиваются не деньгами».

Но было поздно… Дверь уже распахнулась настежь. Сделка заключена! Теперь оставалось только ждать — какую цену придётся заплатить за жадность, которая старше всех законов.

Глава 10

Я стоял у окна казармы и смотрел, как последние листья — жёлтые, словно старые письма, срывались с голых ветвей. Они кружились, падали, исчезали, будто мечты, которые давно пора списать в утиль. Вот и четвёртый курс — последний… Летние каникулы остались где-то за горизонтом прежней жизни — той, где ещё можно было позволить себе роскошь забыться, не думать ни о баллистике, ни о тактике, ни о завтрашнем дне.

— Семёнов! — рявкнул старшина так, что стекло дрогнуло. — Построение через пять минут!

Я обернулся и заметил, как мои братья по несчастью тоже собирались в спешке. Коля Овечкин натягивал форму на свои плечи-бревна. Паша Рогозин, длинный как антенна радиостанции «Р-105», гнулся пополам, затягивая берцы так, будто собирался в разведку за линию фронта. А Лёха Форсунков жевал что-то невнятное — его челюсти работали чётко и неумолимо, как секундомер на экзамене.

— Опять вождение, — проворчал Коля, поправляя ремень. — Третий раз за неделю. Может, уже на танки пересадят?

— А ты хотел на курорт? — я скривил улыбку. — Четвёртый курс, Коль. Теперь нас учат не жить, а выживать.

Паша выпрямился, хрустнув суставами.

— Сенька дело говорит. Слышал вчерашнего Кислицына? «Через полгода будете командовать мужиками, которые старше вас на десять лет. Если плохо учиться, то…».

— … они могут умереть, — закончил я фразу. — Помню!

Мы вышли на плац. Ветер резал по-живому, но мороз был не страшен — страшнее груз ответственности, который давил между лопатками сильнее любого рюкзака ОЗК. Раньше вечера были мои — спортзал, книги, разговоры до отбоя. Теперь каждая минута уходила на уставы и матчасть — зубришь до одури, пока буквы не плывут перед глазами.

— Товарищи курсанты! — голос майора разрезал воздух, как сапёрная лопата глинистую землю. — Сегодня практика — вождение МТ-ЛБ и самоходок «Гвоздика». Кто вспомнит разницу между гусеничной и колёсной техникой?

Я поднял руку первым — не ради галочки в журнале, а потому что только знание отделяло нас от хаоса.

— Семёнов!

— Товарищ майор! Гусеничная техника разворачивается дифференциально — тормозишь одну гусеницу и машина поворачивает. Колёсная же рулит передними колёсами. Радиус поворота у гусениц меньше, зато на асфальте манёвренность хуже.