Курсант Сенька. Том 2
Шрифт:
— Цветы? — Андрей пожал плечами, будто объясняя прописную истину. — На цветы денег нет. Не у родителей же просить вечно. Они и так нам сильно помогают. А слова… Маша, мы взрослые люди. Какие ещё сантименты?
— Без них мы станем машинами, — Маша резко поднялась и шагнула к окну. За стеклом снег валил стеной — белый, густой, будто кто-то хотел стереть этот город с лица земли. — Даже снег красивый, а ты видишь только лавину переломов в травме и транспортный коллапс.
— Ладно, — Андрей захлопнул Боткина, будто ставил точку. — Говори прямо, что тебя не устраивает?
— Всё, —
— А о чём мне думать? — в голосе Андрея зазвенела сталь. — Как развлекаться? У меня есть цель — стать врачом. Настоящим врачом, а не балагуром. И ведь ты, между прочим, тоже им станешь.
— Но почему нельзя быть и тем, и другим? — Маша повернулась к нему — ее глаза блестели от слёз, но голос не дрожал. — Коля поступил в военное училище, но человеком остался.
— Опять этот Коля! — Андрей вскочил из-за стола. Теперь его рост казался не защитой, а угрозой. — Может, зря ты не вышла за него?
— Может, зря, — Маша ответила быстро и резко, как щёлкнула бы по лицу.
И тишина упала между ними. Андрей стоял со сжатыми кулаками у стола, а Маша смотрела сквозь него, будто его уже не было. За окном снег падал всё гуще и казалось, что в этой комнате тоже начинается метель, из которой дороги назад уже нет.
— Значит, так, — Андрей выдохнул, как будто из него выпустили воздух. — Если тебе со мной скучно, если ты жалеешь о своём выборе, зачем мы продолжаем этот фарс?
— Не знаю, — тихо сказала она. — Честно, не знаю.
А дальше дни тянулись вязко и мутно. Они жили рядом, но будто через стекло — «привет» утром, формальное «спокойной ночи» вечером. Андрей зарывался в учебники — Боткин, Сперанский, зелёные конспекты по терапии. А Маша ловила себя на том, что смотрит в окно и думает не о будущем, а о прошлом.
В памяти всплывал Коля Овечкин. Он не дарил ей гвоздики — денег не было. Но приносил смешные рисунки на полях тетради — то карикатуру на физичку, то зайца с портфелем. И по вечерам провожал до подъезда и целовал так, будто завтра война.
— Дура ты, Маша, — шептала она себе ночью в темноте, когда Андрей уже спал. — Променяла живого человека на правильного.
Но перемирие кончилось внезапно — как электричество на подстанции. После лекции по терапии Маша шла по коридору института — пахло мелом и мокрыми пальто. И вдруг увидела Андрея у окна — он стоял вполоборота к Лене Соколовой. Сначала Маша ничего не почувствовала — мало ли с кем он общается. Но потом заметила, как Лена смеётся звонко, бросает голову назад, а Андрей смотрит на неё так, как когда-то смотрел на Машу — внимательно, с азартом охотника.
— Андрей, ты же гений! Как ты все эти латыни запоминаешь? — Лена хлопала ресницами.
— Техника и тренировка, — Андрей вдруг заговорил мягко, почти по-другому. — Хочешь посмотреть мои конспекты? У меня дома целая система…
— Дома? — Лена прищурилась. — А жена не приревнует?
Андрей пожал плечами так, будто речь шла о пыльной вазе.
— Маша? Она занята своими делами. Мы ведь просто учимся.
И что-то Машу внутри задело. Он говорил
о ней так легко, словно о человеке из другой жизни. Она развернулась и пошла прочь, каблуки гулко стучали по линолеуму. Но слова Лены догнали её.— Тогда вечером! Я торт принесу — мама вчера испекла!
И в тот вечер Андрей вернулся позже обычного. На лице — довольство и какая-то новая энергия. Такой он был только на первом курсе, когда всё казалось возможным.
— Как дела? — спросил он через плечо, снимая пиджак.
— Нормально, — Маша смотрела ему в затылок. — А у тебя? Позанимался?
— Очень продуктивно, — ухмыльнулся Андрей. — Лена толковая студентка. Настоящий талант.
— Лена? — Маша изобразила недоумение, будто впервые слышит это имя.
— Соколова, — Андрей говорил быстро, с тем азартом, которого у них с Машей никогда не было. — Мы вместе разбирали сложные случаи по кардиологии.
Он светился, не замечая, как режет этим по живому. Маша вдруг поняла — он влюбляется. А может, уже влюбился…
— Ясно, — тихо сказала она.
И опять дни потянулись мучительно долго. Андрей всё чаще задерживался в институте, всё чаще в разговорах всплывала Лена. Стоило Маше попытаться заговорить о них двоих — он отмахивался.
— Маш, не сейчас. Голова кругом от учёбы.
Но Маша видела — дело не в учёбе. Она замечала, как он улыбается, читая чужие записки между страниц учебников. Как стал лучше следить за собой — всегда выглажен, аккуратен, пахнет свежим одеколоном «Шипр».
И вот пятница… Маша возвращалась из библиотеки по бульвару. В голове крутились мысли о хлебе и молоке — нужно купить к выходным. И вдруг она увидела знакомую фигуру у кафе. Андрей стоял, обнимая Лену за талию, а потом как возьмет и поцелует ее. Не мимолётно, не случайно, а жадно, будто наконец разрешил себе то, чего давно хотел. Маша же застыла, как вкопанная. Мир вокруг будто сжался до одной точки. Не ревность — это унижение. И беспомощное осознание, что всё кончено. Её старания вернуть их отношения были лишь попыткой вдохнуть жизнь в то, что уже умерло.
Она развернулась и побежала домой. Слёзы застилали глаза, прохожие оборачивались, но ей было всё равно. И дома она металась по комнате, как зверь в клетке. Хватала попавшиеся под руку книги — «Анатомия человека» Синельникова полетела первой, за ней ещё одна и ещё.
— Сволочь! — кричала она, швыряя учебники об стену. — Подлый лжец!
А Когда Андрей вернулся, комната напоминала поле боя — книги разбросаны, лампа горит тускло. Маша сидела на полу, уткнувшись лицом в колени.
— Что тут произошло? — спросил он с раздражением.
— Я видела, — глухо сказала Маша, не поднимая головы. — Видела, как ты целовал её.
— Маша…
— Не надо! — она подняла голову. — Не объясняй! Всё ясно. Ты нашёл то, чего со мной не искал. Романтику, страсть… Всё то, что когда-то называл глупостью.
Андрей стоял в дверях, растерянный и будто меньше ростом. Он впервые за долгое время выглядел чужим.
— Это не так, как ты думаешь…
— А как? — Маша подошла вплотную. Андрей отступил, будто боялся её взгляда. — Просто учёба? Очередной разбор по кардиологии?