Курсант Сенька. Том 2
Шрифт:
Дорохов поправил очки. Молодой, амбициозный политрук, но не дурак.
— Капитан, а что именно мы везём? В документах только «археологические материалы».
— Саркофаг царя Ахирама и диадема царицы Библоса. Их цена — вне понимания, слишком заоблачная.
Инженер Орлов, широкоплечий и седеющий, хмыкнул.
— И почему такую честь доверили нам? Обычно такие грузы идут дипломатической почтой.
— Потому что эти вещи украли дважды, — Ершов плеснул себе водки из фляжки и выпил залпом. — Сначала из музея в Бейруте. Потом у американского профессора. Хотя вру, ведь нацисты обобрали Стерлинга.
Старпом Кузнецов молчал до этого, но теперь его голос прозвучал резко.
— Капитан, а что с немцами-то случилось? В Гамбурге наши люди шептались про взрыв где-то в Альпах.
Ершов посмотрел на него пристально, будто прикидывал — говорить или промолчать.
— Их нашли в грузовике под Мюнхеном. Все мертвы и тогда груз исчез за ночь.
— Мы не случайно здесь, — продолжил Ершов. — И не случайно именно сейчас. Москва играет ва-банк. А мы пешки на этой доске.
— А если это ловушка? — Дорохов поднял голову.
— Тогда будем умирать красиво, — Ершов ухмыльнулся.
В этот момент лодка содрогнулась от далёкого глухого удара. Где-то в глубине корпуса что-то заскрипело — словно кто-то шевельнулся внутри саркофага.
— Всё по расписанию… — пробормотал Орлов и перекрестился украдкой.
А Ершов взглянул на него с усмешкой.
— Не бойся, инженер. Если Балтика проглотит нас сегодня — история всё равно вспомнит наши имена.
В каюте повисло молчание — напряжённое и острое, как стальной трос на ветру. За переборкой же тихо гудела машина времени — советская подлодка несла через ледяную бездну древнее проклятие и надежду на победу в войне теней. И никто на борту уже не знал, кого они боятся больше — Москвы или того, что прячется в трюме под замками и печатями спецотдела.
Ершов медлил с ответом, будто взвешивал каждое слово на весах собственной совести. В памяти всплывали строки донесения — грузовик разнесён взрывом, водители — обугленные тени, груз исчез без следа, будто растворился в воздухе. А потом — телефонный звонок из Москвы. Голос, который не терпел возражений.
— Капитан Ершов, у нас для вас особое задание.
Он выпрямился, словно сбрасывая с плеч невидимый груз.
— Немцы облажались, — наконец бросил он, глядя прямо в глаза Дорохову. — Значит, это наш шанс.
Дорохов тем временем подался вперёд, локти на столе, взгляд острый, как штык.
— Кто наш заказчик?
— Академик Борис Николаевич Рыбаков. Археолог с мировым именем. Историк старой закалки. Человек с такими связями, что КГБ рядом нервно курит в сторонке. Его коллекция в Москве… Это вам не музей. Это кладбище империй! Только всё неофициально, разумеется.
Орлов провёл ладонью по щетине.
— Рыбаков… Слышал. Про таких говорят, что если надо, то достанет даже то, что никогда не существовало. И спрячет так, что никто не найдёт.
— Потому мы и здесь, — Ершов кивнул. — Академик узнал о краже через своих людей. Его агенты по всей Европе. И когда немцы потеряли груз, он сработал быстрее всех.
— Товарищ капитан… — пальцы Александрова нервно теребили пуговицу. — А если с этим грузом действительно что-то не так? Что если матросы не врут и там внизу… что-то происходит.
— А ты веришь в проклятия,
Александров? — Ершов подошёл к иллюминатору.— Не знаю, товарищ капитан, но я верю своим глазам.
— А я верю приказу, — жёстко отрезал Ершов. — И тем деньгам, что нам обещали. Рыбаков пообещал каждому из нас сумму за молчание — хватит на десять лет жизни без забот.
— А если что-то пойдёт не так? — Дорохов поднял голову.
— Тогда никого из нас уже не будет. Академик умеет закрывать вопросы навсегда, — отрезал Ершов.
В этот момент в дверь постучали резко и требовательно. Вошёл радист Смирнов.
— Товарищ капитан… — голос его дрожал. — В машинном отделении… Кочегар Иванов…
Орлов резко поднялся со стула.
— Что с Ивановым?
Смирнов сглотнул.
— Он мёртв. Лежит возле саркофага… Глаза открыты, а из них течёт чёрная жидкость…
Тишина опустилась в каюте тяжёлым свинцом и Ершов аккуратно поставил стакан на стол.
— Орлов, Александров — со мной в машинное! Остальные — по местам. И ни слова экипажу!
Машинное же встретило их запахом озона и чего-то сладкого, тягучего. Иванов лежал у саркофага, раскинув руки. Глаза широко открыты, а из орбит сочится чёрная смола.
Александров отшатнулся.
— Господи…
Орлов посмотрел на него холодно.
— Здесь нет Бога, а только то, что мы загрузили на борт.
Ершов приблизился к саркофагу. Крышка приоткрыта — едва заметно, но достаточно, чтобы увидеть мумию.
— Кто открывал? — голос Ершова звенел льдом.
Александров едва дышал.
— Никто… Я сам проверял замки перед вахтой…
Ершов потянулся к крышке — и тут Орлов перехватил его за запястье железной хваткой.
— Не трогай! Не надо!
— Почему? — Ершов смотрел ему прямо в глаза.
Орлов помрачнел.
— В сорок третьем я видел такое под Сталинградом. Наши откопали немецкий склад с трофеями из музеев Европы. Кто прикасался к древностям — умирал вот так же. С чёрными глазами…
Ершов выдернул руку из хватки Орлова.
— Суеверия, Орлов! На флоте от них одни беды.
— А Иванов? — Орлов не отступал. — Его убила не пуля и не труба.
Тем временем тело ло кочегара вынесли на палубу. Обернули его в брезент и придавили железным ломом — по морскому закону. Ершов читал над ним короткую речь, но слова отдавались пустым эхом. Мысли были где-то далеко и связаны они были с Рыбаковым. Академик предупреждал, что артефакты особенные, но не сказал, насколько…
Ну а этим же вечером нашли Смирнова мёртвым в радиорубке. Те же чёрные потёки из глаз. И затем к утру полегли ещё двое матросов.
Кузнецов ворвался в каюту без стука, дверь едва не слетела с петель.
— Капитан! Экипаж на грани бунта. Требуют выбросить проклятый груз за борт!
— Не выбросим, — Ершов даже не поднял глаз. — За это заплачено слишком много.
— Тогда мы все трупы, — голос Кузнецова дрожал.
— Возможно, но приказ есть приказ.
Кузнецов сел напротив и плечи опустились.
— Сергей, мы с тобой пятнадцать лет вместе служим. Скажи честно — оно того стоит?
Ершов молча открыл сейф и достал фотографию — сталинская высотка, квартира-музей, антиквариат на каждом шагу. Статуи, полотна, рукописи в золочёных рамах.