Курсант Сенька. Том 2

— Это коллекция Рыбакова, — тихо сказал он. — Всё, что официально не существует — золото скифов, византийские иконы, египетские папирусы… Всё украдено, куплено или спрятано. Теперь там будет саркофаг Ахирама.

— А мы? — голос Кузнецова звучал глухо.

— А мы получим свою долю. Если доберёмся живыми…

— А если нет?

— Нас заменят другими.

— Знаешь, что я думаю? — Кузнецов поднялся. — Рыбаков не коллекционер. Он ищет что-то конкретное. И этот саркофаг — часть его поисков.

— Может быть, — пожал плечами Ершов. — Но это уже не наше дело.

— Наше, Сергей! Потому что мы везём это проклятие.

На этом он и закончили, а к третьим суткам на борту осталось семь человек из двадцати. Лодка стала плавучим склепом. Ершов приказал опечатать машинное отделение — туда больше никто не спускался.

После чего Дорохов пришёл к нему ночью.

— Товарищ капитан… Может, связаться с Москвой? Доложить о потерях?

Ершов усмехнулся горько.

— И что скажем? Что нас косит древняя мумия? Нас расстреляют за саботаж.

— Тогда что делать?

— Доплыть до Калининграда, сдать груз и забыть об этом.

Но забыть не получилось… В последнюю ночь Ершов всё-таки спустился в машинное отделение. Он знал, что это безумие, но остановиться уже не мог. Саркофаг стоял посреди отсека, окружённый мёртвыми телами. Крышка была открыта настежь. Внутри — мумия на истлевших пеленах.

Ершов медленно протянул руку к мумии и перед глазами промелькнул древний Библос, финикийские корабли под пурпурными парусами, царь Ахирам на троне из слоновой кости.

А очнулся он уже у причала в Калининграде. Лодка стояла, словно выдохлась после долгого кошмара. На берегу уже стоял Рыбаков — высокий, седой, в дорогом импортном пальто, несмотря на ветер. Рядом двое в штатском — лица каменные, руки в карманах и по взгляду ясно, что не грузчики.

— Капитан Ершов? — Рыбаков шагнул навстречу, протягивая ладонь. — Благодарю за службу. Груз в порядке?

— В порядке, — голос Ершова был хриплым, будто он проглотил стекло. — А вот экипаж…

Рыбаков перебил жёстко, не моргнув.

— Экипаж получит достойные похороны. А вы — своё вознаграждение. И новое назначение. Подальше от Москвы

Саркофаг же и диадему быстро погрузили в чёрный фургон с неприметными номерами. Рыбаков лично проверил крепления. И Ершов решился.

— Академик… Что вы собираетесь делать с этим?

— Изучать, капитан. В моём музее есть особое помещение. Там этим вещам будет безопасно. И нам тоже…

После чего фургон умчался, словно его и не было. А Ершов остался на пустом причале. В кармане тяжело лежала пачка денег — больше, чем он держал в руках за всю свою жизнь. Но деньги казались холодными и липкими, как кровь мёртвых матросов…

Временем позже

Дом академика Рыбакова на Кутузовском проспекте ничем не выделялся среди сталинских высоток. И только те, кто знал, понимали, что за этими стенами скрывается коллекция, о которой не пишут в каталогах Эрмитажа. Коллекция, которую официально не существовало.

Елизавета Борисовна Рыбакова спускалась по мраморной лестнице в подвалы — связка ключей звенела в её руке. Двадцать пять лет, свежая кандидатская по искусствоведению, и наконец отец позволил ей войти в запретный мир.

— Помни, Лиза, — сказал он, протягивая ключи, — то, что ты увидишь здесь, никогда не должно выйти за эти стены. Никогда! Ты меня слышишь?

Она кивнула. Для неё Борис Николаевич был больше, чем отец и академик. Он был охотником за невозможным, человеком, который умел находить то, о чём другие даже не догадывались — и прятать это глубже всех архивов.

Подвал оказался лабиринтом — гулкие своды уходили в темноту, а полки ломились от древностей. Елизавета сразу поняла, что отец расширил подвалы за счёт соседних зданий. Получился подземный дворец. Витрины вдоль стен — античные статуи с выбитыми глазами, византийские иконы с потемневшими ликами, скифское золото, тяжёлое как сама история. А в углу саркофаг из Египта — старый, дедовский.

— Господи… — прошептала Лиза. — Сколько же здесь всего…

Она шагала между экспонатами и вдруг увидела его… В центре зала на постаменте возвышался саркофаг — новый и недавно доставленный. Крышка закрыта наглухо, но даже так от него веяло тревогой. А рядом в отдельной витрине лежала диадема. Лиза подошла ближе, взгляд приковала табличка — «Саркофаг царя Ахирама. Библос, X век до н.э. Дар анонимного коллекционера».

— Дар… — усмехнулась она тихо. — Конечно, дар…

Девушка знала методы отца — честных находок в этой коллекции не было. Всё добыто ночью, всё куплено за чужие деньги и чужую кровь. Лизе казалось, что стоит протянуть руку и коснуться золота… и что-то изменится навсегда.

— Нет, — выдохнула она вслух. — Не надо.

Правила отца были просты — смотри, сколько хочешь, но не тронь. Особенно новые поступления. Особенно те, что попали сюда через чёрный ход истории. Елизавета резко отвернулась от саркофага и зашагала к выходу. А за спиной что-то скрипнуло — еле слышно, будто мышь пробежала по камню.

Она обернулась… Саркофаг стоял как прежде — массивный, неподвижный, с плотно пригнанной крышкой. Всё было на своих местах. Но Елизавета почувствовала, что-то сдвинулось. Незаметно, но необратимо. Она поспешила наверх. Защёлкнула замок и повесила связку ключей на гвоздь у двери. Пальцы же дрожали так, что едва не уронила ключи.

— Чепуха, — попыталась усмехнуться она, но голос прозвучал глухо. — Просто нервы.

А тем временем внизу, в подвале московской высотки, во тьме и сырости, саркофаг медленно менял положение. Крышка не шелохнулась, но сам он будто вставал на ноги — из горизонтали в вертикаль. Как будто тот, кто лежал внутри, решил вернуться. Диадема же во витрине светилась всё ярче. В московской ночи просыпалось что-то старше любого города, что-то забытое и голодное. То, что спало три тысячи лет и теперь требовало продолжения…

* * *

Декабрь

1987 год

Снег сыпался на Красную площадь с той же ледяной безразличностью, что и триста лет назад, когда слово «ядерная» к зиме не имело никакого отношения. Валентин Фалин крепко прижимал к груди папку с документами — под пальцами хрустел картон. В сорок шесть он научился читать историю по складкам на лицах коллег, но сегодня даже этот навык давал сбой.