Любовь хранит нас

Я, как обычно, прав, естественно, — тут ничего нового под Климовской луной. Уперевшись спинкой в изголовье кровати, подтянув ноги к себе, красавица читает очередную книгу при очень тусклом свете.

— Почему еще не спишь, малыш? — протягиваю ей стакан и осторожно присаживаюсь на край кровати.

— Тебя жду, — она отпивает, морщится и отставляет на тумбочку. Двигает двумя пальцами, подальше от края, а я за этим, как загипнотизированный, слежу.

Это клиника, «Смирнов»! Однозначный и подтвержденный диагноз! Батя оказался прав — житейский опыт, видимо, да и я ведь признал тогда… Не-не! Стоп-стоп-стоп, герои! Ничего не признавал — аффект, стресс, выброс адреналина, дрожащее женское тело и бегающий по моему лицу ее испуганный от своей же глупой откровенности взгляд. Да, блядь! Тогда х. йню спорол и не подумал, тем более что Климова точно не расслышала и ни хрена не поняла.

— Оль, у меня еще дела. Перестань, пожалуйста, геройствовать, ложись и засыпай. Что там читаешь? — пытаюсь заглянуть в разворот какой-то книги в ярко-красочной обложке.

Хотя она может и не отвечать, я и так все знаю — там обожаемый ею современный любовный роман.

Кривит лицо, как будто своего выбора стесняется, и обиженно гундосит:

— Береги любовь!

— Название такое? Что-то новенькое! Меня поражает современная самоуверенность, но больше всего то, как именно ты ведешься на это. Климова, ты — самый идеальный клиент для бешеных распродаж дешевого чтива. А кто автор?

— А тебе не все равно? — шмыгает носом, рукой, по-детски, тыльной стороной ладони вытирает кончик, и прикрывает, словно в охренеть каком страдании, воспаленные глаза.

Поздравляю, «Смирняга»! Ты, по всей видимости, беспардонно нагло, впрочем, как всегда, обидел Олю.

— Я серьезно! — пытаюсь развернуть бумажный фолиант к себе лицом. — Ну, хватит, Климова. Я задал вопрос.

— Да, такое вот название. Автор не один, их там много. Это сборник рассказов — современная проза…

— А дикий секс там есть? — подмигиваю и перебиваю.

— … короткие истории, написанные от лица мужчин, Смирнов, но женщинами. Все авторы женского пола. Да, конечно, есть и постельные сцены, но тут, в основном, про любовь, а не…

— Так порнухи нет? Ну там… Помнишь, ты мне как-то зачитывала, я еще смеялся, когда авторица писала, что он три часа тер ее влагалище — огонь, видимо, добывал. Пещерный человек со стояком — это ведь болезнь и патология. С таким в больницу попадают, Оля. Если эрекция не спадает — все, конец! И это не долбаная метафора! А там у бабы, описания, конечно, не было, но точно образовалась кровавая дыра — может он пространство и время через нее пронзал? Врут, блин, и совершенно не краснеют. Оль, давай, наверное, заканчивай с несуществующими мужиками с членами по тридцать сантиметров — это ложь и это, сука… Да это больно! Он же ей до мозгов сперму закачает… Господи!

— Леша, то, что ты сейчас описываешь — мерзко, пошло, цинично и очень… Мне обидно! Ты уничтожаешь то…

— В чем ты великолепно разбираешься! Извини-извини, все-все, я наглухо затыкаюсь. Продолжай, детка. Я внимательно тебя слушаю, — с барского плеча ей разрешаю, даже размахиваю в знак дозволения рукой. — Так что еще, помимо, страстного чувства?

— Там про оскорбления и издевательства в паре есть, про смерть, практически в один день, про расставания — вынужденные и реально добровольные, и про совместную старость — красивая любовь, увы, бездетной ста шестидесятилетней пары, на двоих естественно. Но, безусловно, больше про то, что нужно ценить людей, которые с тобой рядом, и особенно, когда очень тяжело. Ты…

— Оль, это ведь не божественные откровения и не банальное открытие новых географических единиц. Все так и есть, зачем про это писать, а самое главное, зачем так упоительно об этом читать. Ты, словно бешеная, заглатываешь буквенное содержание за одну ночь. Тебе, изумруд души моей, надо больше отдыхать, а значит, спать.

Нет! Климова меня не слышит. Оля демонстративно подводит вверх глаза, со свистящим звуком через приоткрытый рот выпускает злобное недоумение:

— Это не для таких темных циников, как ты, Смирнов. Леш, просто некоторые, столкнувшись с этим чувством, воспринимают все это как данность, мол, все обязаны любить, так в мире заведено, а кто-то не понимает, что вообще с этим делать, как не разрушить и не погубить… Своего рода…

Поджимаю губы и самодовольно хмыкаю:

— Инструкция для тугодумов, железных дровосеков или конченых придурков? Мне точно не подходит! Только не вздумай оттуда цитаты приводить на ночь глядя — мы с тобой поссоримся. Я чушь эту слушать просто не смогу!

— Леш…

— Укладывайся спать, Климова. Не раскаляй своим бодрствованием эту комнату. Я…

— Давай со мной, — пытается отвернуть одеяло. — Ложись.

— Душа моя, у меня есть незаконченные и очень неотложные дела, — сворачиваю ее намерение и, как живой вареник, со всех сторон двумя руками прижимаю. — Мне нужно будет съездить к Суворовым, но ненадолго. Туда и назад. Думаю, два дня максимум, если малышку не гнать.

— Когда? — она внимательно следит за выражением моего лица, как будто в сказанных мною словах присутствует подвох или мистическая тайна.

— Завтра.

Опускаю голову и прячу от нее свой взгляд.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал, тем более один. А нельзя немного подождать?

— Оль, я вернусь, — насупившись и сдвинув брови, наблюдаю за ее реакцией. — Не переживай! Слово даю.

— Не об этом речь. Господи! Ты же свободный человек, я не приказываю тебе сидеть со мной — это неправильно и даже незаконно, просто мне не нравится даже само намерение и твоя спонтанность, Алексей…

В том-то и проблема, Климова! Отец тоже самое тогда сказал, что я неправильно себя веду по отношению к тебе — моя надуманная свобода, открытое пользование женщиной и нескрываемое нежелание что-то в своем семейном статусе менять его коробят, злят и вынуждают даже с матерью ругаться. Мол, «кроха» настойчиво доказывает во всем этом бедламе дружеский посыл, а «Смирный» — да пошло оно все на хер, горит сарай — гори и хата:

«Леха, надо на себя ответственность брать! Она — дочь офицера, порядочная женщина, а ты…».

Если честно, от бати вообще такого не ожидал. Одно радовало — он практически не спрашивал про брата. Но внезапно вскрылся очень неприятный факт.

Оказывается, родители собачились из-за нас! Как говорится, талантливым дай только повод! Батя в тот мрачный для меня, как для «блудного» сына, день гортанно гудел, отчитывал «мальчишку», смотрел сытым чертом и размахивал перед моим носом указательным пальцем, а я вот, как сомнамбула, как зачарованный плебей, следил за золотой полоской на его безымянном. Сука! Как же я влип с ней! Хотел добиться женщину, так я ее добился, она сама об этом, не скрываясь, мне сказала, а теперь что?

«Люблю, люблю, люблю… Алексей!»…

Она же так, кажется, шептала, перед тем как околеть на земле и схватить простуду, от которой я теперь ее по-знахарски лечу.

— Я же вижу, что ты чем-то расстроена, как будто мы с тобой навек прощаемся, — склоняю голову и прижимаю щеку к своему плечу. Рукой трогаю ее шею, обхватываю осторожно горло и бережно сжимаю, погружаю пальцы в заднюю выемку на спине.

— Я ведь болею, Лешка. Плохо себя чувствую, а теперь еще ты собрался в сверхважный «поход». Не хочу оставаться одна в такое время — вот и все, очень просто. Заверяю, что больше ничего.