Любовь хранит нас
Шрифт:
— Оль, — пытаюсь взять ее за руку, подтянуть, чтобы прижать к себе, но вместо женского податливого тела получаю увесистую оплеуху в бессовестную харю.
Сука! И не один раз!
Три как минимум — голова дергается, зубы бьются друг о друга, а я, захлебываясь слюнями, стоически молчу. Заслужил ведь! Сам себя предупреждал неоднократно — нет, видимо, материнская «жажда познания» взяла свое. Такое себе: «Что? Где? Когда? И на финал — ЗАЧЕМ?».
— Оля, я прошу, — в перерывах между переменой размахивающих женских ладоней сквозь зубы ей шиплю. — Перестань, пожалуйста. И просто выслушай! Твою мать! Или сама все расскажи,
Взгляд такой, что мне, по-моему, пора заткнуться! И я на полуслове с рационализаторским предложением глохну и про себя херню бурчу.
— Тебе пора, Смирнов! Убирайся! Шуруй на выход! Дела зовут. Только сюда, — она указывает пальцем себе под ноги, — не возвращайся больше. Не надо, Алексей! Это…
Я знаю, одалиска! Подлость и предательство, вторжение в личную жизнь, хотя я думал, что уже имею на это право. Повел себя по-скотски, но…
— Ты упорно молчала, Оля. Оттягивала, сознательно или бессознательно. Мы живем вместе, мне нужно знать. Ты… Я не понимаю. Ты будто кровь пускаешь, как гребаный вампир — укус, отсос, зализывание, ням-ням. И дальше — в гроб, обратно в летаргическую спячку. Это же…
— Так ты надеялся, что после вот этого я соловьем зальюсь? — кивает на стопку бумаги. — Подтолкнуть решил, Алешка. Очень умный мальчик, только невоспитанный, — она рычит и сжимает руки в кулачки, — отец в детстве мало драл тебя ремнем. Надо было больше…
Она размахивается и пытается зарядить кулаком мне в скулу. Бедняжка! Бьет и тут же раненой волчицей воет.
— Пошел вон! — стряхивает руку, дергает ногами, слегка подпрыгивает.
Пользуюсь моментом, хватаю бешеную со спины под грудью и несу к раковине.
— Открывай холодную воду, Климова, — четко приказываю и терпеливо жду.
Она шипит и только дергает на весу ногами.
— Твою мать! Оля! Быстро воду открывай.
Хлопает переключатель, вода с пронзительным визгом вылетает и от всей души, как говорится, обливает ей живот и мои руки.
— Ай-ай-ай! Мамочки! Боже мой! — визжит.
Больно прикусываю ей хрящик уха:
«Заткнись, малыш, так надо. Надо чем-то успокоить твой ушиб. Раздует, разнесет к чертям ладонь и скрутит пальцы — плачевный итог удара в мою казенную ряху. А к твоей непрекращающейся простуде добавится еще и травма правой руки!».
Закусив обвод, не отпускаю и сжимаю посильнее, а Климова орет.
— Ты ковырялся в моих вещах, Смирнов! Это…
Силой направляю женский кулачок под студёную струю, держу и не даю ей сдвинуться.
— Я знаю, что это неправильно. Я ведь не ребенок, просто… — шепчу на ухо.
— Знал, знаешь и все равно продолжаешь, — злобно усмехается. — Пусти! Мне дико холодно. Решил угробить? Мразь!
Ольга молчалива по натуре, но сейчас, по-видимому, ее выплескивающуюся наружу желчь силовым кляпом не удастся заткнуть.
— Пожалуйста, давай сейчас спокойно поговорим и все по-взрослому обсудим.
— Поговорим? Обсудим? Ты охренел? — заряжает локтями мне в живот. — Уже все ясно, — разворачивается ко мне лицом, потому что я ей это позволяю. — Но у меня есть один вопрос!
Отхожу подальше и выставляю перед собой руки, стараюсь к ней не притрагиваться, чтобы заново на подвиг не возбуждать.
— Слушаю
внимательно.Сильно пересохло в горле и колоссально увеличился язык. По ходу, он меня совсем не слушается — ворнякаю, как пьяный хмырь или как тяжело больной старик.
— Что дальше, Алексей?
В каком смысле?
— Что тебя еще интересует? Куда засунешь нос?
— Я не знал…
— Что это мои личные бумаги? Папка не подписана, а сам ты не дотумкал! Бедняга!
— Как я понял, это личные бумаги твоего отца!
— Которые принес, как это ни странно, твой отец! И знаешь, Леша, — она хмыкает и ухмыляется, — в чем между вами разница…
— Перестань! — пока предупреждающе рычу. — Хватит!
— Он чересчур порядочный и не стал возиться в грязном белье своего друга, а вот ты с большим удовольствием залез в трусы к бабе, с которой тупо спишь.
Так о себе «любимой»? С долбаным уничижением — мать предупреждала меня об этом! Как грязно-то, малыш!
— Климова!
— Что было между нами пять дней назад, Смирнов? На той ледяной горке, когда ты бешеной ватрушкой терроризировал меня? Зачем все это? Что за импровизация? Самоутверждение? Игра? Или…
— Я сказал, что люблю тебя, — пытаюсь уловить ее метущийся по пространству взгляд. — Ты поняла тогда, что я тебе ответил? Оля?
Она прыскает и стряхивает беспокоящую руку:
— Когда любят, Смирнов…
— Ты ни хрена об этом не знаешь, Оля! Не надо мне сейчас нотации по-книжному читать. Мол, когда боготворят, то в грязные трусы и лифчики не лезут. Когда, — я наступаю всей массой на нее, — любят, Оля, то не проявляют безразличия по отношению друг к другу! Вот, сука, что такое любовь! Есть такой рассказик в твоей книжке? Если нет, то я тебе сейчас его аудиально начитаю. Потом автограф на груди изображу…
— Хороший способ выгородиться, Смирнов. Нападать и строить из себя неконтролируемого зверя, — она отходит дальше, на одно мгновение замолкает, упирается ладонями и задом в стол, и жестко, свирепо, с раздражением произносит. — Я про любовь не знаю — тут ты прав! Не довелось! Зато я превосходно знаю, как вы, уроды, пользуетесь женщинами. Как вы врете, что любите, чтобы…
— Ложь! Равняешь всех под один стандарт. Муженек никак не отпускает! Он, видимо, был идеальный! Ты так убиваешься, когда стихийно вспоминаешь…
— … трахать нас. Как вы сладко в уши наливаете дерьма о том, что женитесь, а потом… — она искривляет надменно рот и шипит сквозь зубы, — стараетесь к себе иначе привязать.
— Ты ведь не была замужем, Климова? Врешь и фантазируешь! Рассказываешь про какого-то несуществующего мужа. Ни разу! — прищуриваюсь и не спускаю с нее глаз. Ловлю реакцию и считываю настроение. — Я ведь прав? Ольга! Он обманул тебя? Сказал, что женится и из-под венца сбежал? Отвечай!
— Да, — ей тяжело говорить — температура, больное горло, забитый нос и мой допрос. — Обманул.
— Не женился на тебе? Использовал? Изменял?
— Нет, — двумя руками закрывает лицо.
— Ты с ним жила без официального…
— Он был уже женат, Алеша, — она вздыхает и поворачивает голову к окну, — а я — вторая жена…
Как это? Иная вера? Новый статус? Что это вообще должно означать?
— Я не понимаю. Объясни, пожалуйста.
По правде говоря, на такое я не рассчитывал. У меня в мозгу выстроилось все в интеллектуально простейшую цепочку: