Мученик

Тогда он словно разбух, хотя и не подходил ближе, и роба снова закачалась, когда тело под ней стало увеличиваться. Он уже по росту сравнялся с Рулгартом, и быстро стало ясно, что он превосходит нас обоих в ширине плеч. Я понял, что мне приходится сдерживаться, чтобы не отступить назад и не поднять деревянный меч. Когда Эйтлишь снова заговорил, его голос приобрёл непререкаемый оттенок.

– И всё же, даже мы знаем ценность прививания вежливости, особенно при обращении к старшим представителям народа, который мог бы бросить твою грубую неблагодарную тушу замерзать в снегу.

Тогда ветер пошевелил край его капюшона, и на миг лунный свет заиграл на бугре покрытой венами обезображенной плоти, а потом тени снова скрыли черты его лица. Я с детства обладал отличным и отточенным инстинктом на опасность, и не питал иллюзий о силе угрозы, которую представлял собой этот уродливый человек. И всё же даже тогда моё яростное недовольство его властностью не позволило мне выразить явно ожидавшееся раскаяние.

– Я жив только потому, что она этого хочет, – ответил я, сурово глядя в глубины капюшона. – Поэтому признательность неуместна.

Эйтлишь издал нечто среднее между рычанием и вздохом, и из-за его неестественной утробности я задумался, является ли стоявший передо мной в полной мере человеком. Однако, видимо, что-то в моём вызывающем поведении его скорее удовлетворило, чем разгневало, и его раздутое тело уменьшилось до прежней сгорбленной бугристости.

– Ваалишь, желаю тебе крепкого сна и сладких снов, – сказал он Рулгарту, который сидел молча, безучастно глядя на нашу беседу. – Завтра я отправлюсь на запад и буду рад, если ты присоединишься ко мне в путешествии. А ты, – продолжал он, повернув капюшон ко мне, и в его голос вернулась резкость. Большая рука с бледной кожей, покрытой тёмной сеткой вен, показалась из-под робы, поманила меня, он развернулся и пошёл прочь. – Пойдём со мной. Нам надо многое обсудить.

Я спешно оделся, натянул сапоги и куртку и пошёл следом за ним. Несмотря на своё утверждение, Эйтлишь вёл меня молча по окраинам деревни к раздолью руин, занимавших ровный участок перед горой. Снег уже растаял, и природа некогда стоявшего здесь города стала ещё более очевидной. Хотя долгие годы его разрушала непогода, но в каменной кладке сохранялась точность, говорившая о весьма искусных каменщиках, которые возводили в своё время потрясающую архитектуру. Мой живой ум невольно воображал огромные дома, стоявшие на этих улицах, увенчанные, быть может, статуями величайших и лучших людей этих мест.

– У него было название? – спросил я Эйтлиша. – У города, который здесь стоял?

Он некоторое время шёл тем же ровным шагом, а потом соизволил очень тихо ответить:

– Таер Утир Олейт.

Последнее слово мне было незнакомо, зато я узнал «таер утир», относившиеся к двери или воротам, а значит город называли воротами куда-то. Не нужна была особая проницательность, чтобы понять, что за неровной трещиной в подножии горы впереди находится нечто важное. Сейчас она казалась значительно больше, чем при первом моём на неё взгляде, и я вспомнил, как далеко зашла Лилат, чтобы не пустить меня туда.

– Ты боишься не зря, – сказал мне Эйтлишь. – Мой народ не просто так избегает этого места.

– Тогда зачем мы туда идём? – Снова тишина, и сгорбленная фигура Эйтлиша брела дальше, не соизволив ответить. – Что будет, если я не пойду с тобой? – спросил я, раздражённо остановившись.

Он шёл дальше, не поворачиваясь, хотя на этот раз ответил быстро и с простой неоспоримой уверенностью:

– Я тебя убью.

– Ей бы это не понравилось, – сказал я, злясь на свой голос, который вдруг вероломно прозвучал несколько выше.

– Да, – раздался задумчивый ответ, – вряд ли ей бы понравилось.

Я ещё немного посмотрел, как он бредёт, а потом пошёл следом, сдерживая желание ускорить шаг.

– За тобой послали прежде чем Лилат нашла Рулгарта и его племянника, – сказал я, поскольку мне надо было отвлечься и обоснованно хотелось отсрочить прибытие в место назначения. Любопытство вечно было одним из моих основных недостатков, но его всегда усмирял мой острый инстинкт на опасность. – Откуда ты знал, что надо взять ему меч?

– Не притворяйся наивным, – сказал мне Эйтлишь. – Тот, кто настолько глубоко, как ты, почувствовал прикосновение Доэнлишь, не может быть таким невежественным. – Тогда он остановился, над нами высилась трещина в горе, недра которой оставались такими же безликими, как и всегда. – Ты явно собираешься задавать очень много вопросов. Предупреждаю тебя, Элвин Писарь, тщательно выбирай вопросы, которые задашь в этой тени. Я привёл тебя сюда, чтобы привить понимание, вот и всё. Если ты мудр, а я знаю, что нет, то примешь только прозрение, которое я предлагаю, и уйдёшь восвояси. Всё прочее, что ты узнаешь внутри, будет по твоему выбору, и я к этому не имею никакого отношения.

Прежде чем ступить во мрак, его фигура снова раздулась, хоть и не настолько впечатляюще, как раньше, и я понял, что он глубоко вздохнул, собираясь с духом. Потом он без промедления двинулся вперёд, исчезнув в казалось бы абсолютной темноте и оставив меня колебаться в одиночестве. «Я убью тебя», сказал он, а это обещание я слышал часто и мог отличить, когда его говорят всерьёз. И всё же я не мог отделаться от растущего подозрения, что испытать сокрытое под этой горой может оказаться куда как хуже.

– Я капитан Элвин Писарь из Роты Ковенанта, – прошептал я сам себе. – Я сражался в самых ужасных битвах, встречал самых опасных врагов. – Но всё же мне непросто было сделать тот первый шаг в темноту, и лишь чуть-чуть проще сделать второй.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Вскоре темнота меня полностью поглотила. Осторожно двигаясь в недра горы, я пришёл к паническому заключению, что настолько тёмное место наверняка по природе неестественно. Годы, проведённые на Рудниках, оставили во мне укоренившуюся терпимость к тёмным дорогам под землёй и понимание, что в проходе, расположенном столь близко к поверхности, не должно быть такого скудного освещения. Здесь же до такой степени всецело отсутствовал свет, что я чувствовал себя потерянным, лишённым даже отзвука собственных шагов по голому камню. Я сражался с острым искушением развернуться, убежать из этой магической ловушки. Вернулся бы в дом, собрал бы все припасы, какие только нашёл, и попытал бы счастья в горах. Я знал, что даже с наступлением весны многие перевалы ещё закрыты. Однако Лилат рассказала, что на юге есть ещё путь, который может быть проходимым. Она также ясно дала понять, что идти тем путём чрезвычайно опасно, а то и невозможно для человека с таким скудным опытом, как у меня. Однако в тот миг он казался мне предпочтительным по сравнению с этим нерешительным продвижением в темноту.

Я уже почти готов был остановиться, когда во мраке, наконец, что-то замерцало. Поначалу это была лишь вариация во всепоглощающей стене мрака, но через ещё несколько нерешительных шагов она стала мерцающим светом недавно зажжённого факела. Когда я подошёл, слева от меня загорелся ещё один факел, и я заметил большую тень Эйтлиша, окаймлённую светом, а потом он снова ушёл в темноту. Затем донёсся скрежет металла об кремень, и загорелся третий факел. Пылающая троица создавала круг свечения на каменном полу. Он был неровным, покрытым трещинами, скорее, как пол пещеры, а не как нечто сделанное руками человека. Глядя на железную подпорку ближайшего факела, я увидел, какая она старая и ржавая, а под её тремя опорами камень усеивали рыжие хлопья ржавчины.