Отрада

Так незаметно наступила середина Серпня, и староста Зорян объявил, что подошло время для первой ловиты. Еще Осенины не отпраздновали, как он изначально хотел, а уже куда-то спешил, торопился.

О ловите Зорян Нежданович заговорил накануне вечером, когда уставшие люди потянулись с поля к избам. Храбр был в кузне, и туда староста не поленился, также пришел в сопровождении многих мужчин и обоих своих сыновей.

Об этом Отраде рассказал Твердята, который крутился вместе с братом в кузне. Тогда-то у нее вновь зашлось едва успокоившееся сердце.

На другое утро, несмотря на ранний час, в избе Храбра никто не спал. Твердята, все еще прихрамывая, сновал по двору, подсобляя брату, который, устроившись на крыльце, размеренными, неторопливыми движениями точил кинжал. Два других лежали подле него на ступеньках крыльца, дожидаясь своей очереди.

Отрада, которая пришла, преодолев смущение и боязнь, сидела чуть поодаль на поваленном бревне и смотрела на Храбра больными глазами. Он же беспечно, лихо улыбался и даже подмигивал ей порой.

— Когда ты?.. — спросила, пытаясь бодриться.

— К вечеру пойду. К лужам, где они кормятся всегда — Храбр, прервавшись, безразлично пожал плечами, поднес лезвие ближе к глазам и прищурился, всматриваясь. — Твердята, — позвал негромко, и лохматая голова брата показалась из клети. — Мыслишь, довольно точить? — спросил, указывая на кинжал, когда мальчишка подошел к нему.

— Нет, — ответил тот уверенно. — Заусенца-то нет.

— Молодец, — кузнец улыбнулся и вновь взялся за точильный брусок.

Отрада тихонько вздохнула и обхватила себя за колени поверх плотной поневы. Храбр все равно заметил и покачал головой. Отложив в сторону нож, упруго и плавно поднялся с крыльца и подошел к ней, опустился рядом на бревно.

— Я в первый раз на ловиту с отцом пошел, едва двенадцать весен исполнилось. Не вздыхай, Отрадушка, завалю вепря и вернусь. Еще немного, и осень уже. Воевода приедет, тебя засватаю, обскажу ему и про Избора и про старосту, и что с Твердятой они сотворили...

Отрада закусила губу, выругав себя в мыслях. Храбр на ловиту идет, а она едва не плачет! А надобно с добрым сердцем провожать, чтобы ему же легче было, а не слезами да вздохами!

— Тревожусь за себя, — призналась шепотом и залилась смущенным румянцем.

Храбр мягко усмехнулся.

— Да что мне сделается, я в кузне закаленный, — сказал он и перехватил ее ладонь.

Она смущенно улыбнулась, тайком огляделась по сторонам, убедившись, что Твердята все еще в клети, и уложила голову кузнецу на плечо и тут же услыхала его довольный вздох.

— А пошто ты к вечеру, а не с утра, пока светло, идешь? — спросила немного погодя.

— Жара сперва спасть должна. По солнцепеку какая же ловита? Кабан из лужи не вылезет. Его ловят в лужах с мокрой грязью, любо ему там валяться. Али на водопое, али на месте кормежки.

— А какой зверь самый свирепый? — Отраде понравилось, как ладно и складно рассказывал обо всем Храбр.

— Самый свирепый это подранок. Страшнее раненого, разъяренного и опьяненного кровью зверя не найти. Потому и убивать следует с первого удара и метить, чтоб в самое сердце.

Она поежилась и потерлась щекой о его плечо. Чуть повернув голову, Храбр почти невесомо коснулся ее макушки губами и вдохнул горький запах трав, который преследовал ее с той поры, как начала жить в избе знахарки.

Оставшийся день прошел быстро, в хлопотах и разговорах. Храбр закончил точить кинжалы, проверил оперение стрел, достал из сундука свою старую охотничью одежду — штаны из грубой кожи, широкий пояс и полотняную рубаху, расшитую еще его матерью.

Как только солнце начало медленно клониться к закату, Храбр вышел со двора. В руках он держал тугой, мощный лук, а за его спиной покачивался колчан, в котором негромко шелестели стрелы. Два длинных кинжала в ножнах он закрепил на кожаном поясе.

Отрада ушла чуть раньше, после полудня. Решила, что негоже невесте у жениха в избе денно и нощно крутиться! И потому нынче Храбр шел, сопровождаемый ватагой мальчишек. Те шумели и путались под ногами, выпрашивая потрогать лук, подержать в руках острый кинжал.

— Ну вас! — кузнец отмахивался от них, ускоряя шаг.

На опушке леса его уже дожидались жители общины. Среди них была и бледная, взволнованная Отрада.

— Большого вали, Храбр, большого! Чтоб непременно всем мяса в достатке было! — женщины улыбались ему, раззадоривая.

Ловита всегда была большим праздником. После нее в избах появлялось вдоволь свежей дичи; часть ее солили и хранили в холодных погребах, чтобы хватило до весны.

Самые месяцы для ловиты — после страды и уборки урожая.

— Мы будем в овраге тебя дожидаться, — Зорян смотрел на Храбра с нехорошим прищуром. — Горихвосткой прокричишь, как убьешь.

Кузнец молча кивнул, нашел взглядом Отраду, улыбнулся лишь ей одними глазами и вошел в лес, провожаемый веселыми криками.

43.

Храбр сделал десяток шагов, когда все прочие звуки стихли, и вокруг остался лишь шелест деревьев, пение птиц и шепот травы. Он остановился и глубоко вдохнул, закрыв глаза. Он поправил колчан, погладил стрелы по оперению, убеждаясь, что те с легкостью ложатся в раскрытую ладонь.

Обычно на кабана ходили с копьем, но Храбру больше по сердцу были кинжалы. Всего-то и нужно было подпустить зверя достаточно близко, а после с двух рук вспороть его грудину. Лук он брал на крайний случай, коли будет нужда добить.

Храбр повел головой, определяя, куда дул ветер, и едва приметно улыбнулся. Он двигался по вытоптанной людьми и зверьем тропинке, бесшумно и мягко ступая босыми ногами. Он улавливал, как по деревьям прыгали белки, как в траве метнулся прочь жирный заяц, как ветер играет листвой на верхушках крон.

Он шел довольно долго, пока воздух не стал тяжелым, влажным, а почва под ногами не начала едва слышно хлюпать. Излюбленные вепрями болотистые лужи с грязью были совсем недалеко. Храбр остановился, застыл почти неподвижно и сделал несколько глубоких вдохов, успокаивая стучащее сердце. Нынче требовалось сосредоточиться. Он медленно пошел вперед, следя за каждым шагом, и вскоре до него донесся далекий рев и визг зверей.