Под эгидой льва

У Гарри буквально открылись глаза. Как будто сеньор Росси мощным прожектором осветил события последних дней и особенно вчерашней ночи. Стало ясно всё: почему Снейп прятал Гарри ото всех, почему не сказал правду директору, а выяснял его мотивы, почему притворялся — да, именно что притворялся! — перед Люциусом Малфоем... почему до этого относился к Гарри предвзято и в первую очередь перед слизеринцами, многие из которых были детьми Пожирателей, как Малфой! Почему профессор ничего не сказал? Ничего бы тогда не случилось! Гарри всхлипнул, и крупные горячие слёзы закапали на его одеяло и руки. Ну почему, почему профессор не объяснил ему сам, раньше?!

— А ты бы поверил? — неожиданно спросил сеньор Росси, и Гарри, подняв глаза, посмотрел на мужчину в растерянности.

Поверил бы он?

Успокоиться удалось, только когда прибежавшие медведьмы споили ему какое-то зелье. Гарри выпил его вперемешку со слезами и незаметно-незаметно, но мучительная боль, вина и стыд притупились, ушли как будто на второй план, а глаза начали неумолимо закрываться. Когда же Гарри вновь проснулся, сеньора Росси уже не было, в палату заглянула домовушка, одетая в маленькую медицинскую униформу, принесла ему завтрак и зелья. Завтрак! Гарри, оказывается, проспал целый день. После еды пришли здешние целители, не те девушки, что были вчера, а взрослые и почтенные маги, один из которых длинной седой бородой и седой же шевелюрой неумолимо напоминал Дамблдора — настолько, что Гарри опасался даже лишний раз пересекаться с ним взглядом. Колдомедики объяснили, что хотели его обследовать, чтобы окончательно развеять теорию о крестраже. Гарри смотрел на когорту почтенных магов — целых пять человек! — круглыми от изумления глазами, но, странно, совсем не испугался. Наверное, среди всех лекарств снова было то успокаивающее зелье.

— Простите, сэр, — несмело начал он, обратившись к тому из волшебников, кто стоял ближе и казался самым безобидным, — но у меня нет денег, чтобы заплатить за лечение.

Не то чтобы этот вопрос волновал его так уж сильно, но Гарри помнил, как ворчал дядя Вернон, когда пару лет назад Дадли сломал руку и вынужден был провести ночь в больнице. Дядя до самого отхода ко сну сетовал, что лечиться стало очень дорого, что врачи только и делают, что выкачивают деньги из несчастных пациентов. Они тогда чуть не поругались с тётей Петуньей, которая считала, что нельзя экономить на здоровье единственного сына. А дело происходило в родной Англии! Сколько же денег могло потребовать за лечение Гарри итальянцы, и подумать было страшно.

— Не волнуйтесь, сеньор Поттер, — белозубо улыбнулся тот, — ваше лечение уже оплачено.

— Кем? — спросил Гарри, хотя догадывался, что услышит в ответ.

— Сеньором Родриго Росси.

Тут на них сердито зыркнул тот седоволосый маг и неожиданно с сильным немецким акцентом потребовал закончить разговоры, потому что им пора работать. Над Гарри колдовали по-всякому, давали попить непонятные зелья, подносили и воздействовали на него разными артефактами, ничего особо не объясняя. Хотя между собой они общались довольно активно, но по-итальянски; может, понимай Гарри этот язык, у него не возникло бы ощущения, что ему ничего никто не объяснил. В конце, однако, все волшебники, придя к некоему единому выводу обменялись понимающими кивками, пожали друг другу руки, и тогда тот добрый на вид маг объявил, что никакого крестража в Гарри нет и в помине. Зато по поводу возникновения шрама и его реакции на определённого мага мнения у маститых целителей разошлись. Кто-то утверждал, что это след от движения рукой при накладывании заклинания Авада Кедавра: сейчас волшебнику, чтобы наколдовать страшное убивающее проклятие, нужно было только наставить волшебную палочку, а прежде было не так просто. Кто-то настаивал, что шрам является символом связи между убийцей и несостоявшейся жертвой, эдакое дальнейшее предупреждение (Гарри, несмотря на всю серьёзность ситуации, чуть не захихикал, вспомнив про рисунки молний и предупреждающие надписи на всяких электроприборах у маглов). Как бы то ни было, никакого отношения к крестражу шрам на лбу Гарри не имел. Директор Дамблдор ошибся. Гарри следовало радоваться, но ему было тошно, противно и больно, даже несмотря на зелье, и он понимал, почему сеньор Росси больше не хотел видеть его. После того, как Гарри осознал, насколько сильно заблуждался, как сильно поторопился с выводами и чего это стоило другим людям и Ликси, он и сам себя видеть не хотел.

Тем более удивительным для Гарри было то, что сеньор Росси снова посетил его в больнице, теперь уже не с врачами, а какими-то другими магами, но не менее важными. Он представил их как чиновников из департамента регистрации Ministero della magia. При них Гарри пришлось повторить рассказ о своих злоключениях практически во всех подробностях; он ожидал осуждения и презрительных взглядов, но вместо этого услышал:

— Поведанная вами история чудовищна, сеньор Поттер. Приговорить столь юного волшебника к смерти лишь потому, что один маг сделал неверный вывод и не удосужился посоветоваться с компетентными людьми, перепроверить свою догадку, услышать иное мнение... — Возглавлявший делегацию чиновников важный маг в строгой чёрной мантии, внешне очень похожий как на сеньора Росси, так и на профессора Снейпа, сокрушённо покачал головой. — Я согласен с вами, Родриго, мы не можем оставить несовершеннолетнего ребёнка без помощи. Министерство магии готово предоставить сеньору Поттеру и сеньору Снейпу политическое убежище и защищать их интересы от незаконного преследования британским правительством.

Гарри выдохнул с облегчением: он всё же очень боялся, что их вышлют обратно, а на родине не станут выяснять, крестраж он Волдеморта или нет, просто поверят Дамблдору, как уважаемому магу, на слово. Но облегчение продлилось недолго, потому что Гарри осознал — теперь он один в чужой стране, без денег, без поддержки, без знакомых, без... ладно, документы у него, наверное, будут, но всё остальное? Если бы пришёл в себя профессор, он наверняка бы что-то придумал, но сколько Гарри ни спрашивал приходивших к нему медиков и домовиков, ответ их не менялся: профессор до сих пор находился без сознания. Ох, да даже если бы он и был здоров, ему бы вряд ли позволили что-то сделать, он же Гарри никоим образом не родственник. Но, может, Гарри позволят жить одному? В родительском сейфе было полно золота, только сейф-то в Гринготтсе... Нет, наверное, ему всё-таки светит приют, или все же найдётся какая-нибудь семья, которая примет его? Но так когда она такая найдётся, а выписать Гарри должны были буквально на днях. Он всё допытывался у медперсонала, куда же ему дальше, что делать, но те только улыбались и щебетали, что не стоит волноваться, уже всё улажено. А как было не волноваться, если решалась его судьба? Отдадут Гаррикому-нибудь вроде Малфоя, и конец ему, никто не найдёт. Конечно, что взрослые вряд ли будут спрашивать его мнение, решая, с кем Гарри жить, но надеялся на Снейпа, а Снейп...

В день выписки Гарри собирался с похоронным настроением. Успокоительное зелье ему больше не давали, — оно было с сильным снотворным эффектом, — и потому вся лавина вопросов и неопределённости обрушилась на Гарри в одночасье. Куда он пойдёт? К кому? Разве он кому-то тут нужен? Итальянским политикам — уж точно нет, они свои обязанности выполнили, предоставив возможность спокойно жить в своей стране. Сеньору Росси... вспомнив об этом волшебнике, Гарри тяжело вздохнул. Учитель Снейпа его не простит, ведь из-за Гарри же его любимый ученик всё ещё находился на грани жизни и смерти. Осознавать это было особенно больно: сам же Снейп наверняка рассчитывал на помощь наставника, а из-за глупости Гарри вот всё как обернулось.

Он как раз через силу переоделся в новенькие брюки и белую рубашку (старую одежду в больнице уничтожили на всякий случай), когда дверь в палату открылась, впуская посетителя.

— Сеньор? — недоверчиво переспросил Гарри, хотя его глаза его уж точно не обманывали, и перед ним с тростью в руках, разглядывая пол, стоял именно сеньор Росси.

Переспросил, обрадовался было, увидев уже знакомого взрослого, и велел себе не сильно надеяться. Сеньор, может, собирался объявить, что Гарри подобрали другую семью или что ему придётся какое-то время пожить в приюте среди других сирот. Поэтому он не сразу поверил, когда сеньор сказал, что забирает Гарри к себе.

— Простите, — говорить это было больно, но нужно, — сэр, но я не уверен... Вы же этого не хотите, я вам неприятен, я знаю, из-за того, что случилось с профессором Снейпом. Если вы боитесь, что он вас осудит за это, то не надо, я ему всё объясню.

— Почему ты решил, что неприятен мне, Гарри?

От такого вопроса Гарри растерялся.

— Как же? Ведь из-за меня профессор умирает.

— Северус не умирает... пока, и я надеюсь, что не умрёт. Не говори ерунды. Я понимаю, это я виноват, что у тебя сложилось такое впечатление, да, — сеньор прислонил трость к стене, а сам с тяжёлым вздохом присел на кровать. Вновь вздохнул, знакомым жестом потёр переносицу и посмотрел на Гарри. — Я обещал, что не буду тебя винить, и я не виню, это действительно так. Просто я... я забываю о том, что тебе всего одиннадцать лет. Я не общался с настолько маленькими детьми.

— У вас нет семьи? — спросил Гарри и запоздало прикусил язык, поняв, насколько невежливо это прозвучало.

— Нет. Северус мне за сына, но он достался мне, когда ему было чуть меньше двадцати. Мы очень долго притирались друг к другу, зато теперь понимаем с полуслова. Но ты не он, хотя... — сеньор прищурился, — знаешь, вы похожи. Не внешне, но характер, отношение... есть в вас что-то общее. Упрямство, опять же.

— Я не упрямый, — пробормотал Гарри и удивился, когда мужчина негромко рассмеялся. Кажется, это был первый раз, когда он увидел сеньора Росси таким.

— Ещё какой. А ещё вы одинаково умеете гнобить себя чувством вины. Впрочем, как и я. Гарри, я прошу у тебя прощения. Я знаю, что совсем не подхожу на роль наставника для маленького ребёнка. И так же знаю, что наше знакомство началось совсем не так, как хотелось бы, — мы оба друг другу не понравились.

Это было, ну, отчасти правдой. По крайней мере, за себя Гарри мог сказать, что не возникло у него неприязни к сеньору. Он испугался этого серьёзного и сурового господина.

— Но я понимаю, что Северус был бы совсем не рад узнать, что мы с тобой не поладили. Ради него, я считаю, мы должны как минимум попытаться найти общий язык.