Пока, заяц

— Садись, — сказал мне врач и рукой показал на стул с дырявой обивкой.

Я перед ним расселся и сам себя обнял: как наркоман выглядел со стороны. А сам руки холодные спрятал в длиннющих рукавах чёрной спортивной кофты. Сидел так и тихонько покачивался, как ненормальный, и на врача бычился глупым взглядом.

— Это какой по счёту визит у тебя? — спросил врач и посмотрел на бумажку с синими размашистыми каракулями.

— Девятый, — ответил я, и сам себя тут же возненавидел, и рожей недовольно поморщился.

— Мгм. С нового года, правильно?

— Правильно.

Он бумажку в сторонку убрал, руки важно сложил пирамидкой и спросил:

— Феназепам принимаешь?

— Совсем немножко иногда, — сказал я и морду рукой почесал. — Когда опять накрывает.

— И как?

— Никак. Всё равно к вам сюда бегаю. Не помогает.

Врач важно вздохнул, седой головой закивал и задумчиво постучал по столу. На миг будто хотел схватиться за слушалку, а потом вдруг рукой махнул, мол, не буду слушать. Зачем? И так всё понятно ему, наверно. На меня, дурака, уже всей больницей насмотрелись за последние несколько месяцев.

— Нервничаешь из-за чего-то? — спросил врач с какой-то безнадёгой в голосе.

— Нет, — ответил я и плечами пожал. — Не знаю. Нет, точно. Не нервничаю.

— В армии такое было?

— Ни разу. Никогда не было.

Он громко вздохнул и спросил:

— Контузии какие-то, может, были?

Я посмеялся и бахилами зашебуршал:

— Я гранату и мину только в виде муляжа за всю службу видел. Ничем меня не контузило.

— А на боксе как у тебя дела? — врач задумчиво закатил глаза и нахмурился. — Уж извини за прямоту — по голове сильно бьют?

— Чего? — опешил я.

— Ну бывает такое, правда, я без юмора тебе говорю. От удара можно очень серьёзно повредить нервные корешки и сосуды.

— Ничего меня там не бьют. Я всю жизнь занимаюсь. В соревнованиях давно нигде не участвую. Так уж, вполсилы с друзьями лупимся.

— Понятно, — врач закивал и задумчиво покрутил усы. — В четверть силы лупитесь, значит. Это не дело потому что, вот так на скорую бегать. Тебе лет-то сколько? Двадцать есть? И всё, уже помирать собрался? Из-за сердца, да?

— Так у меня же операция была, — объяснил я и потёр левую часть груди.

— И чего теперь? — врач развёл руками и усмехнулся. — Помирать ложиться?

Врач отдал мне бумажку с заключением и выпроводил меня из кабинета. Хорошо хоть пинка мне не дал после моих идиотских визитов. Сердце как будто уже не болело, в груди ничего страшно не трепыхалось. Дышалось спокойно и ровно, а ноги шли в сторону выхода.

На улице сигареты наконец-то достал и закурил, прям рядом с жёлтой машиной скорой помощи. С толстым лысым водителем в синей одежде взглядом словился и кивнул в его сторону. Тоже курить, наверно, хотел. Вышел бы, да со мной затянулся, поболтали бы. Сидит, скромничает.

Здание больницы грязными каплями вовсю разрыдалось. Капли тяжёлые и холодные, то под ноги падали, то мне на башку в чёрной вязаной шапке с красным быком. Вроде на месте стоял, а ноги в старых кроссовках утопали в холодном и грязном месиве. Вся земля вокруг больницы серым слякотным ковром застелилась, а по ковру этому капли с крыши хреначили.

Одна капля прям на лобешник мне рухнула: я рукой лицо вытер и посмотрел наверх. Небо серое и тугое, тучами апрельскими и холодными всё затянулось. Воздух приятно куревом пахнет, сыростью и свежей водой, грязью и песком, рассыпанным до самого входа, чтоб бабульки не поскользнулись.

Я зашагал в сторону остановки «Девятая горбольница», слякотным снегом смачно зачавкал, сигарету швырнул в облезлый мусорный бак и обернулся. Ещё разок хотел на здание нашей больницы посмотреть. На плитку страшную и обгрызенную, на пятнышки плесени между этажами и на разбитые буквы «приёмный покой». Буквы «ё» в надписи вообще не было, давно её выбило, как зуб во рту забулдыги из рюмочной.

Хорошо, что ушастый не знает.

Хорошо, что все эти визиты на скорую удалось от него утаить. Ни один мой приступ, слава богу, у него на глазах не случился. То в колледже плохо станет, то на улице, то когда на студии долго сижу и на свет киловаттный пялюсь. Один раз только дома шарахнуло.

Тёмка был на учёбе. Я на диване валялся, телик смотрел. К турнику подошёл, начал подтягиваться, один раз, два, пять подтянулся. И в глазах вдруг всё закружилось, стены с обгрызенными обоями куда-то поплыли, и воздух из тела куда-то весь будто вышел.

Страшно стало.

Трясущаяся рука сама к телефону потянулась. Зарядки двенадцать процентов оставалось, и в голове тут же мысля шальная шарахнула, что сейчас батарея сдохнет. Не хватит заряда, чтобы скорую вызвать.

Ещё страшнее вдруг сделалось.

В руках закололо, и ладони вспотели. А в груди всё меньше и меньше воздуха оставалось, сколько ни дыши.

— Скорая, двадцать девять, что у вас случилось? — диспетчерша безразлично спросила меня.

— У меня сердечный приступ, — сказал я, плюхнулся на диван и за грудину схватился. — Улица Декабристов, дом два, квартира семьдесят один.

— Лет сколько? — она ещё безразличней спросила, будто с издёвкой. — Год рождения какой?

— Девяносто пятый, — ответил я и громко вдохнул. — Пожалуйста, прошу, поскорее, а?