Пока, заяц

Золотой ребёнок, который сумел себя сохранить. Человечность и душу свою смог сберечь.

Мразью не вырос. А мог бы.

Артём.

На секунду глаза закрыл и опять в смотровой очутился, за тем же столом сидел, только уже не перед Владимиром Ивановичем, а перед женщиной какой-то. Молоденькая, лет тридцать пять, не больше. Видно, что умная, видно, что по стажировкам всяким ездила, по заграницам моталась, по симпозиумам всяким, конференциям медицинским.

— Раньше панические атаки у вас были? — она меня спросила спокойно.

— У кого? — я удивлённо переспросил её. — У меня панические атаки?

— Да. У вас была паническая атака. В первый раз?

— В первый раз. Да, наверно. А… Откуда?

Она пожала плечами и улыбнулась, сказала мне:

— Причины у всех разные. Тут уже нужно к неврологу идти. Я кардиолог и по своей части скажу, что ничего абсолютно с сердцем вашим плохого не вижу. Так Татьяне Валерьевне и передайте, ладно?

Не стал ей говорить, что не знаю её, кивнул, как дурак, и монотонно ответил:

— Да. Передам.

— В армии никакого травмирующего опыта не было?

— В плане?

— В плане стрессов, переживаний? В горячих точках воевали?

Я сразу помотал головой и заулыбался:

— Да нет, вы чего. Так уж, военный лагерь для детей. Какие там точки.

— Понятно. Значит, смотрите, Виктор, по части сердца – я вас отпускаю со спокойной душой. Мы посмотрели всё, что можно, все анализы сделали, кроме, разве что, МРТ. Но у вас окклюдеры, вам его лучше не делать.

— А почему? — я вдруг впервые за много лет спросил у врача. — Всю жизнь это слышу, что нельзя и нельзя. А почему нельзя?

— Ну как это? Окклюдеры у вас из металла. МРТ – это магнитно-резонансная томография. Там в буквальном смысле стоит мощный магнит.

— Ого. Точно. Я даже никогда не задумывался.

— Да. Поэтому вам не рекомендуется. Да вам и не нужно, там по УЗИ, ЭКГ и по биохимии всё видно. Вы если бы не сказали, что вам делали операцию, я бы подумала, что смотрим обычного здорового пациента. С сердцем у вас всё в порядке. А вот насчёт панических атак…

Она зашелестела бумагой, достала какие-то листы с кучей текста, пробежалась по ним глазами и закивала.

— Я бы вам посоветовала что-нибудь из бензодиазепинового ряда. Но у нас здесь вот прямо сейчас нет нужных бланков, чтобы вам выписать рецепт. А так, конечно, да, вам бы что-то из этого пропить. Сходите к неврологу, он вам выпишет.

Я переспросил её:

— Как вы сказали это длинное слово? Какого ряда?

— Бензодиазепинового? Это нейролептики. В особо запущенных случаях с паническими атаками они неплохо помогают.

— А Феназепам из них?

— Да, точно. Клоназепам, Феназепам, Диазепам. Всё, что на «зепам» заканчивается, в вашем случае подойдёт. По полтаблеточки, ноль пять миллиграмма пейте в день. Хотя бы недельку. И с собой носите, мало ли, вот так опять начнётся атака в общественном месте. Только он у молодых людей действует на половую систему, имейте в виду. Он и мышцы очень сильно успокаивает и расслабляет, действует как миорелаксант. Временно, конечно, но всё же. Поэтому не пугайтесь. Понимаете, да?

— Да, понимаю, — я махнул рукой и отвернулся в какой-то неловкости. — Пофиг.

— Так что к неврологу сходите обязательно и выпишите, ладно? Рекомендацию я вам тут оставлю в заключении.

— Не надо. У меня дома пачка есть.

— Всё равно напишу. Татьяна Валерьевна а то ругаться будет, да? — она посмотрела на меня и засмеялась.

С кипой бумаг и снимков УЗИ я вывалился на улицу. В сторонку отошёл от приёмного отделения, чтобы спокойно покурить, чтоб охранник не наорал и с территории больницы меня не прогнал. Так дышится вольно. Вкусно и прохладно дышится. По-свободному. Пар изо рта в небесную твердь улетает, клубами белыми в морозе январском растворяется, улетает высоко-высоко и даже не прощается. За забором машины шумели, суетились на промёрзшей дороге, автобус нетерпеливо гудел в самую душу. Небо чистое такое, синее-синее, розоватое по краешкам горизонта, разгоралось вечерней пурпурностью, зависало над моей головой редкими белыми облаками.

Стою и улыбаюсь, как дурак. Чего только улыбаюсь, непонятно. Радуюсь, что не помер, наверно, что от инфаркта не окочурился. Что Тёмку ещё раз увижу, завтра уже, когда из Москвы приедет. Гулять с ним пойдём, по самому морозу с ним зашагаем, по миллионам бриллиантов холодных, под небом розовым и пушистым, в воздухе ледяном затеряемся и стуком сердец своих согреваться с ним будем. Мордой его ушастой греться буду, глазами его каштановыми и светом их в самое сердце. В сердце, которое сегодня будто чуть не погибло, чуть не сгорело в болящей груди.

На экране телефона вдруг имя родное засветилось. Светом тёплым засияло мне в самую душу.

Артём.

— Вить, ты как там? — голос его родной в трубке послышался. — Мама звонила, сказала, ты в больнице. Что случилось?

Вроде на морозе стою, а тепло так и горячо даже стало. Душа через глаза будто растаяла, огнём его голоса растопилась и дрожью невесомой по телу пронеслась.

— Всё хорошо, Тём, — я ему тихо ответил, шёпотом даже почти, а сам губу прикусил, чтоб хоть как-то сдержаться. — Спазмом всю спину резко скрючило. Перетренировался, наверно. Думал, что сердце. Таблетку дали, всё прошло. Не переживай, ладно?

— Точно?

— Точно, ушастый. У мамы своей потом спросишь. Я уже вон на улицу вышел. Покурю и на автобус пойду.

— Смотри только. Не ври мне.