Пока, заяц
Шрифт:
В снег наступал и как будто проваливался, иной раз по колено даже втрескивался. Мама тогда за руку меня дёргала, смеялась и мою ногу в шуршащих мокрых карлсонах отряхивала. На щёки мои каждый раз поглядывала, умудрялась следить в полумраке уличных фонарей, как бы они у меня слишком сильно бордовым огнём не запылали, чтоб не застудился, не дай бог. Как за год до этого, когда заболел и в садик две недели совсем не ходил. Дома сидел и соплями во все стороны брызгал.
— Про что хоть мультик-то? — мама громко спросила меня и натянула плотный шарф до самого носа.
— Там вот про динозавров, — ответил я. — Там один вот маленький динозавр великую долину искал.
— Какую долину? — мама посмеялась и на меня посмотрела, ещё крепче меня схватила за ручку. — Великую? А чего ему там надо?
— Там красиво, потому что, хорошо вот. Там вот его друзья все.
— Нашёл, что ли, долину-то?
Я поправил капюшон рукой в варежке и важно ответил ей:
— Да, нашёл.
А она опять надо мной посмеялась, перекрикивая метель:
— А зачем ещё раз смотришь, раз уже видел и всё знаешь?
— Я не видел ещё. По телевизору в рекламе так сказали, я ещё не смотрел. Мы успеем?
— Успеем, успеем. Ждать ещё будешь сидеть.
Может, мне тогда показалось, глупому, маленькому и наивному, но как будто быстрее с ней зашагали. Как будто розовый снег в бархатном уличном свете шустрей под ногами стал проноситься, и метель будто стихла и сжалилась над нами. Чтоб я к мультику к своему успел и не расплакался.
Успели.
Я на диване в нашем зале расселся с важным видом в старых колготках с заштопанной дыркой и болтал ногами в тёплых домашних тапочках. Ждал, пока мама развесит на батарее мои мокрые вещи, пока с кухни вернётся с кексом и чашкой топлёного молока.
Топлёное молоко мне всегда вкуснее обычного казалось. Я его даже шоколадным называл из-за приятного привкуса, всё думал, что туда какао немножко добавляли. Только такое мне и покупала в мягких холодных пакетах. Молоко покупала и кексы с изюмом после работы. Заходила на рынок и искала те, что посвежее, которые с белой сладкой присыпкой лежали и на развес продавались.
— На, держи, — сказала она и тарелку с кексом мне протянула, а кружку с цветочками и отломанной ручкой на стол поставила. — Остынет пока, ладно? Где там твой мультик идёт, по какому каналу?
Я заболтал ногами, в кекс вцепился своими зубищами и ответил писклявым голосом:
— Там вот, который с буквой «Т».
— С какой
буквой? «Т»?— Да. В углу такая вот, — сказал я и пальцем в воздухе начертил фигуру.
— Первый канал, что ли? — спросила она и щёлкнула пультом, на экран кивнула и спросила меня: — Этот вот?
— Да, этот.
Она надо мной посмеялась и по голове меня потрепала холодной морщинистой рукой:
— Ой, а, Витюшка. Буква «Т», говорит. Это цифра «один», ты чего уж?
Ничего ей не ответил, всё сидел и кекс трескал, ногами в колготках дрыгал и ждал, пока закончится скучная передача «Кумиры».
А когда закончилась, мир вокруг яркими красками засиял. Телевизор будто домашним солнцем стал согревать и заискрился в самой душе яркими картинками. На экране тёмная мутная вода показалась, камера стала всё глубже и глубже спускаться на самое дно, и вместе с белым текстом с непонятными мне ещё забугорными буквами показались маленькие морские обитатели. Рыбы всякие и плавающие ящерицы. Музыка полилась красивая, и пластиковый корпус телевизора затрещал.
— Производство Лукаса-Спилберга, — важный голос объявил за кадром.
— Ой, дай-ка убавлю, — мама сказала и схватилась за пульт. — Отец уже дрыхнет, ему вставать рано.
— Ну, мам, — разнылся я и громко хлюпнул молоком.
— Тихо. Спать иначе пойдёшь.
Музыка в телевизоре ещё сильней зазвенела, раскатами трубных инструментов заиграла и на всю жизнь мне тогда вбилась в память своей каждой нотой.
— Земля до начала времён, — диктор за кадром объявил громко, и музыка ещё грандиознее сделалась.
На экране уже динозавров стали показывать, больших и красивых, серых и длинношеих. Траву жевали над озером и мирок маленького глупого мальчишки из частного сектора на окраине Верхнекамска потрясали своим величием.
После прогулки сидеть в зале перед телевизором так хорошо было. Тепло становилось, жгуче даже. Кровь после мороза вскипала и клонило в сон. Мама по дому бегала, делами своими занималась, прибиралась немножко. Обычно в это время, в воскресный вечер, готовила мне чистую одежду для садика.
На целую неделю мне одежду готовила, чтоб самым чистым и красивым ходил. Чтобы, когда в пятницу приедет меня забирать после работы, сразу вельветовую рубашку родную могла разглядеть в толпе детишек из нашей группы.
Первый раз тяжело было оставаться на всю неделю. Многих родители забирали после работы, а я всё сидел до самого вечера, смотрел, как за окошком темнота начинала улицы душить. На первом этаже сталинской пятиэтажки в самом центре города был мой садик. Там и ел, там и спал, там и во дворе с ребятами гулял под присмотром воспитательницы и любопытных бабулек у подъезда. Как-то раз мимо них прошёл и краем мелкого зелёного уха услышал ворчание недовольное.