Пока, заяц

— Заяц?

— М?

— Ты домой едешь?

— Еду. В поезде уже.

— Здорово. Скорей бы уже. М, кстати. Знаешь, чего сегодня утром по телевизору видел? Дятла Вуди показывали.

Он вдруг так удивился:

— Гонишь?

— Не-а. По кабельному где-то показывали.

— Я тут как раз на блошиный рынок зашёл. Пару кассет с ним купил. У них блошиный такой классный, раз в десять больше нашего.

— То есть вас всё-таки выпустили? — спросил я его и заулыбался. — Денёк дали погулять?

— Мгм. В музей Орлова зашёл. Надо было тогда с тобой сходить.

— Косточку мне оттуда привезёшь? У динозавра какого-нибудь стащил, да?

И засмеялся тихонько, ничего мне не ответил.

— Тём, ты в поезде не голодный?

— Нет.

— Покушать взял чего-нибудь?

— Взял.

— Что взял?

Только стук колёс на другом конце и слыхать, а его голос потух. Замолчал резко.

— Понятно, — я цокнул недовольно.

— Да я сникерсов купил там немножко. Мне хватит.

— У тебя поезд ведь к часу прибывает, да?

Тёмка так подозрительно меня спросил:

— Да. А что?

— Ничего, — я тихонько посмеялся над этой его осторожностью. — Пельменей нам сделаю. Сам налеплю.

— Я знаешь, чего хотел попросить, Вить? — он спросил меня аккуратно, робко так и стеснительно. — Пирожков ещё, может, испечёшь? Помнишь, как тогда на Зелёном озере меня угощал.

— Ха! А харя ушастая не треснет у тебя?

Опять тихо заулыбался и ответил мне негромко:

— Не треснет. Испечёшь?

— Испеку. На рынок сегодня за мясом сгоняю. Ты только на станциях отраву всякую не покупай, ладно? Я когда в армию ехал, у нас Лёха Платонов, знаешь, как дристал?

— Не буду, — он ответил и засмеялся. — Ладно, Вить, к маме моей домой поезжай, хорошо? У меня тут сейчас связь пропадёт, далеко от станции отъезжаем.

— Тём, погоди.

— Чего?

Я тяжело вздохнул и спросил его тихо:

— Что такое паленьки?

— Не знаю. А ты это откуда взял?

— Да мама твоя сказала, что ты их в детстве в садике ел. Помнишь?

— Блин, точно, да. Она мне как-то рассказывала.

Я всё не успокаивался:

— Так что это такое?

И он с таким искренним сожалением мне ответил:

— Я уже не помню.

— Жалко. А то я б тебе их приготовил.

— Не надо. Пирожки лучше.

Ещё свободней вдруг задышалось, ещё слаще и спокойней. Совсем-совсем хорошо стало. И телефон в кармане уже не кирпичом ледяным лежал, а теплом невесомым согревал даже. И поезд вдруг свистнул где-то вдали, и я, как дурак, подумал, что это Тёмка мой посигналил, в кабину к машинисту пролез.

Я зашагал к автобусной остановке «Девятая горбольница» по замёрзшей белой дороге, в куртку свою зарылся поглубже и руки в карманах покрепче сжал. Не грело это всё ни черта, лишь мысль одна огонь на душе разжигала. Маленькая, короткая, крохотная такая, большая и значительная. Буквами сладкими в каждом сердечном ударе в груди перестукивалась, счастьем золотым в жилах застывала и умереть не давала на морозном пути.

Артём.

Глава 10. "Великая долина"

X

Великая долина

Верхнекамск,

Апрель, 2017 год

Запах таблеток и спирта опять поселился в носу: больницей воняло и свежими резиновыми перчатками. В ушах писк приборов звенел. Глаза уставились в уже такой знакомый пол из белой плитки с разводами талого снега и уличной грязи. Уборщица уснула и полы мыть не собиралась, каплю крови в углу никто не вытрет и смятую ватку никто не выкинет. Так и будет лежать и выветрившимся спиртом вонять.

Я зашуршал ногами в мокрых кроссовках и синих бахилах, сидя на скрипучей кушетке. Есть и курить охота, всего сразу. Уйти поскорее отсюда хотелось и больше никогда не возвращаться. Чтоб станция скорой помощи у девятой горбольницы историей стала и всплывала в моей жизни только в воспоминаниях.

Рука потянулась за пачкой сигарет в плотных джинсах. Совсем не буду наглеть, на улице закурю. Результатов дождусь, вывалюсь в блевотную апрельскую слякоть и задымлю у приёмного покоя рядом с врачом-кардиологом.

Из смотровой показался доктор, мужик с усами и в белом халате нараспашку, глазами в здоровенных очках пробежался по бумажке в руках и фамилию мою назвал:

— Катаев? Катаев тут?

Я поднял руку, как в школе, и побрёл к нему в кабинет. Когда с кушетки встал, мушки в глазах опять словил. Чёрным месивом на миг всё вокруг затянуло, белые искорки то тут, то там засияли. А ноги всё равно шли, бахилами синими шуршали по гладкому грязному полу. А между подошвой и бахилами жижа талая громко чавкала. Чавкала и хрустела остатками уличного песка и солёного реагента.