Пока, заяц

— Ба, на что вот детей заводить, если хотя бы после работы с ними возиться не можешь? Всю неделю ведь там сидят, глянь-ка, вон чего, а.

Головы глупые и седые. Особо они и не спрашивали, кто и как работает, по каким дням, кто мог детей забирать, а кто нет. Кто на другом конце города жил и не мог туда-сюда по полтора часа кататься от дома, потом до садика, до работы, а потом снова в садик и после этого только домой. И я мелкий был, объяснить им не мог ничего.

— Мам, а вот когда я уже дома буду спать каждый день? — я спросил как-то маму, когда она меня забирала в пятницу вечером.

Вставала передо мной на колени у нас в раздевалке и застёгивала серую шапку на моей голове с пушистыми длинными волосами. Длинными по сравнению с тем, что потом, после одиннадцати лет было, когда уже в кадетской школе стал учиться. А так самая обычная для мальчишки причёска была. Не думал, что потом скучать по ней буду. И волосы у меня такими мягкими уже никогда не были.

Руки её мягкими только всегда оставались.

— Ой, Витька, не знаю, — ответила она, губы сморщила и подула себе на лоб. — Ба, взмокла тут вся с тобой, самому уже пора шапку-то завязывать. Вырастешь, в армию без меня пойдёшь, как там будешь одеваться, кто тебе будет шапку застёгивать? Там меня-то не будет.

Никогда не врала мне. И тогда тоже не соврала. И в армии её не было.

И после уже не будет.

— Чего молчишь? — спросила она с улыбкой и потискала мой сопливый нос. — Ты ведь будущий солдат, а солдатов мамы не одевают.

— Я научусь, — сказал я, а потом по-детски, по-глупому, на другую тему перескочил: — Мам, а мы вот в «Аргамак» зайдём?

— Ну начинается у тебя. Чего там тебе надо опять?

— Я фишки хотел с покемонами. У меня мало осталось.

Она недовольно цокнула и сказала:

— А ты куда их деваешь-то, а?

— Мы с Мишей играли, я вот поставил двадцать фишек и ему проиграл. Мне новые надо.

По дороге домой шли с ней мимо любимого магазина, заходили туда и фишки мне покупали. Продукты домой тоже брали, еду всякую, но меня тогда уже рядом будто и не было. Сапогами шуршал по сверкающему белому полу с разводами грязи и снега и разглядывал в руках белый прозрачный пакетик с пёстрыми картонными кругляшками.

— Мам, а вот «аргамак» это что такое? — спросил я, когда мы с ней опять по магазину прогуливались.

Она плечами пожала и ответила мне:

— Ой, Витюшка, не знаю. Магазин так называется. Вот этот вот и называется. Вывеску-то видел на входе?

Потом только, лет в четырнадцать, ради интереса прочитал, что «аргамак» — это порода лошадей такая. Дурацкое имя для магазина, непонятно, кто и зачем его так назвал.

И в тот вечер, когда «Земля до начала времён» по телевизору шла, опять по груди какое-то чувство странное разливалось. Сидел, молоко пил перед телевизором с мультиком про динозавров, и совсем-совсем спать не хотелось. Миг, когда в кровать надо было ложиться, оттягивал, как мог. Так обрадовался, когда реклама началась, когда понял, что мультик ещё не кончился и ещё хотя бы минут десять будет идти.

— Там скоро у тебя кончится, нет? — мама спросила меня и тихо зевнула. — Завтра вставать рано.

— Они уже в великую долину идут, — сказал я и нервно посмотрел в сторону своей комнаты.

Спать совсем не хотелось.

— Ты теперь будешь пораньше ложиться, ладно? — мама сказала мне. — Я тебя теперь по вечерам буду забирать. И рано будем просыпаться.

И в груди страшное чувство сразу подохло, бенгальские огоньки яркие будто внутри заискрились.

— Каждый день? — спросил я писклявым голоском и пустую чашку из-под молока убрал в сторону.

— Каждый день, да.

— А вот, а почему?

— У нас отдел в другое место переехал, прям поближе к вашему садику. Тебя хоть забирать удобно будет, за десять минут добегу и домой поедем. Да? Доволен, что ли?

Доволен.

Так доволен был, что сразу спать захотелось, а остаток мультика мимо глаз и ушей пролетел. Только и запомнил, как Литтлфут великую долину нашёл, как музыка прекрасная зазвучала, как светом и счастьем в груди зазвенела каждой своей нотой.

И так хорошо мне тогда сделалось. Спокойно и сладко.

Сам великую долину будто нашёл.

— Доволен, — я ей тогда ответил.

Нарочно стал дурачиться, задницей в колготках сполз с дивана прям на пол и пошёл в свою комнату.

И никогда больше так на ночь не переживал.

***

Лакированные ботинки громко цокали по блестящему деревянному полу. Одна колонна, две, три, а впереди, между лестницами, ленинская лысая морда застыла в масляном старом портрете. Зенками своими будто прямо в душу мне смотрит.

— Артём! — крикнул я и съёжился от звонкого эха.

Ни ответа, ни Тёмки. Тишина сплошная, стук моих ботинок по деревянному полу и остатки умирающего эха между стенами. Наверх убежал, наверно.