Пока, заяц

— Вино как вино, — отрезала она и сделала очередной глоток.

Под самый конец экскурсии мы с Тёмкой остались на ужин, устроились уютно в уголке под крышей веранды, за широким деревянным столом. Две порции форели по-царски с ним заказали, сидели и смотрели в тарелки с розовыми рыбными тушками в пёстрой компании поджаренных овощей в аппетитных масляных переливах.

— Здесь вроде форелевые хозяйства неподалёку есть, — сказал Тёмка и аккуратно отрезал мягкий кусочек ножом в дрожащей руке. — То ли на Красной Поляне, то ли ещё где. Поэтому рыба точно своя. Не бодяга.

Я острым ножом прикоснулся к розовому мякишу, совсем легонечко надавил и отрезал аккуратный кусочек. Подцепил его кончиком вилки и в рот положил: тут же у меня во рту и растаял, нежный такой, невесомый. Со вкусом пресного озера и летней свежести.

— Блин, — тихо вырвалось у меня. — Вкусно, да. Это вот настоящая рыба, местная. С этим не обманули.

Девушка в жилетке нам счёт принесла, на краешке стола оставила длиннющий чек и ушла дальше дурачков-туристов обрабатывать с винной бормотухой. Тёмка дрожащей рукой схватил бумажку, глянул, и глаза у него тут же сделались квадратными. Ещё сильнее будто затрясся.

— Две тыщи четыреста рублей! — произнёс он шёпотом, но так громко, будто пытался прокричать. — Едрить твою за ногу!

— Тогда не торопись, — сказал я, тихонечко посмеялся и ещё один нежный кусок положил в рот. — Ешь медленно, наслаждайся. Кредит ещё долго будем выплачивать.

***

Голова после медовухи дуростью и пьяными мыслями захмелела, на части раскалывалась и заставляла лыбиться по-дурацки, глядя на Тёмку. Я зашуршал ногами в пыльных кроссовках по скользкому полу коридора и всей тушей рухнул на дверь нашего номера, в ручку вцепился и кое-как на ногах удержался.

— Вить, аккуратней! — зашептал Тёмка и помог мне подняться, за подмышку меня схватил. — Разбудишь тут всех!

— Тихо. Ладно, — вырвалось у меня.

Дверь в номер открылась, и мы с ним провалились в наш домашний уют. Я рухнул на четвереньки и чуть носом в ковролин не впечатался, тело всё сотрясло от сильного грохота. Тёмка недовольно цокнул и дверь закрыл, свет в номере включил и побежал к кровати, чтоб поскорее мне расстелить.

— Щас, щас, — повторял Тёмка, захлопотал на всю комнату постельным бельём и пыль поднял в прохладный вечерний воздух.

Я поднял дрожащую голову и вытер морду рукавом своей олимпийки. На ковёр густыми тёмными пятнами своими слюнями накапал, попробовал вытереть — только ещё хуже сделалось, ещё сильнее всё размазал по синему пушистому ворсу. Глаза заволокло мутной пеленой, и я пьяным взглядом случайно зацепился за янтарную бутылку медовухи на прикроватной тумбочке. Рядом со светильником стояла и переливалась бордовым пожаром, своим пряным и терпким вкусом манила меня к себе.

Нет, не буду больше сегодня, уже нализался. Так нализался, что Тёмка со своими кудряшками сливался в одно мутное пятно вместе с широкой двухместной кроватью. Глаза невыносимо слепило ярким светом люстры, я проморгался немножко, и морда вдруг вся заслезилась, чем-то в носу вдруг будто защекотало, словно аллергией всего скрутило. Ушастый ко мне подбежал, весь засуетился надо мной, рукава своей джинсовой куртки деловито задрал, запыхтел, закряхтел громко и меня попытался поднять.

— Вить, ну встань, ну пожалуйста! — Тёмка разнылся и чуть не захныкал, как маленький.

— Ты откуда такой ушастый у меня взялся, а? — я спросил его еле разборчиво и улыбнулся во всю свою тупорылую морду. — Ну скажи мне, откуда, а?

Тёмка опять чуть не надорвался, за подмышки меня попытался схватить, громко выдохнул и вытер пот со лба. Я замахал ему рукой и кое-как поднялся на ноги, зашуршал грязными кроссовками по чистому ковру, до кровати доковылял и рухнул лицом на мягкий матрас под красным тонким покрывалом. Лежу, забыв, как дышать, понимаю, что надо бы перевернуться, хотя бы на бок, и чувствую, как Тёмка с меня потные кроссовки стягивает.

— Вить, ты как? — он тихо спросил меня, на краешек кровати сел и по спине меня аккуратно погладил.

Я перевернулся на спину, слюни густые с подбородка вытер и большой палец ему показал. Хорошо всё, пойдёт. На кровати — уже хорошо.

— Ты хоть олимпийку сними, спать жарко будет, — беспокоился Тёмка.

— Не надо, — я ответил ему и похлопал рукой по дивану. — Ложись лучше со мной, а?

Он мне ничего не ответил, молча и осторожно пополз по скрипучему матрасу и аккуратно прилёг справа от меня, кудряшками своими пушистыми моей шеи коснулся. Съёжился весь, на руку свою лёг и на меня посмотрел с блеском в глазах.

— Чего щекочешься? — сказал я ему и дёрнулся в приятных мурашках. — Волосами тут своими.

Тёмка в сторонку чуть-чуть отодвинулся, а я вцепился рукой в краешек его футболки и никуда не отпускал. Пускай тут лежит, пускай дальше щекочет, лишь бы рядом, лишь бы теплом своим согревал. Я повернулся к нему лицом, опять расплылся в дебильной улыбке и пьяной рукой по гладкой щеке его погладил, за ушко его аккуратно схватил и ошпарил его забродившим дыханием.

— Прости, — я прошептал и рукой своей замер на его светлом личике.

— Ты весь красный лежишь, Вить, — Тёмка сказал так же, шёпотом. — У тебя давления нет? Нормально себя чувствуешь?

Я легонько кивнул и ответил ему:

— Чувствую прекрасно. Давление — не знаю. Есть или нет. Потом увидим.

— Когда потом?

— Не знаю. Не сейчас точно.

Тёмка аккуратно вытер остатки слюны с воротника моей олимпийки, я в его руку резко вцепился и ладошку его крепко сжал. Поднёс её к лицу и каждый палец его громко расцеловал, несколько раз то в один, то в другой чмокнул. Тёмка рассмеялся, щекотно ему стало, мурашками весь покрылся, задёргался в приятном хохоте.

— Ну Вить, — кое-как выдавил он и опять захихикал. — Спать давай, ну хватит, чего ты делаешь?

В голову вдруг прохладой и свежестью какой-то ударило, будто засвербело всё приливом энергии в каждой клеточке. Я вскочил на четвереньки и над Тёмкой завис, голову опустил к его лицу и пьяными глазами на него посмотрел. Он каштанами на меня своими глядел, замер в неведомом страхе и тяжело дышал. Даже не моргал, в непонятном ужасе с головой растворился.