Пока, заяц

— Есть не хочешь? — спросил я и на Тёмку хитро посмотрел. — Хочешь, наверно, да?

— Мгм. Хочу.

— Пошли по перрону прогуляемся. Пирожков поищем, котлет. Рыбу какую-нибудь. Блин, мы когда остановились, так рыбой вкусно пахнуло. Вяленой. Скажи, если увидишь, ладно?

Он непонимающе улыбнулся и спросил:

— Не ты разве мне тогда велел ничего на станциях не покупать, а?

— Ты тогда один был, без меня. А сейчас я рядом. Если отравимся, то вместе. Я хоть за тобой прослежу. Понял, да?

В глазах зарябило от каменной плитки под ногами. Ветерок свежий подул, совсем уже не жарко стало, и пот на лбу и на шее высох уже, и гулять так было спокойно и сладко, в поезд обратно совсем не хотелось. Люди с нашего вагона вокруг газетного киоска столпились, сканворды и журналы покупали в дорогу. Тапочками громко шаркали и кошельками светили в переливах вокзальных софитов.

Тёмка оглянулся и глазами вцепился в проходящий мимо состав. До самого горизонта взглядом его проводил, остановился, засунув руки в карманы, и тихо задрожал на ветру. Светился глупой улыбкой и каштановыми глазками мерцал.

— Чего ты? — я спросил его тихо и взъерошился от лёгкого ветра.

— Сколько с этими поездами жизни умчалось, — он мне ответил, и голос его растворился в далёком свисте состава.

— Почему этот вокзал такой какой-то особенный? — я спросил его.

Тёмка посмеялся негромко.

— Ростов потому что, — объяснил он. — Юг. Тепло, красиво, дорога к морю. Самая долгая стоянка в предвкушении приключений. Последний рубеж. Таким он в сердце и западает. У всех так, наверно.

— Точно, — я ответил и закивал. — Я как-то даже об этом не думал.

Я замер в громком скрежете пассажирского поезда и на здание посмотрел, взглядом по надписи на самой его крыше пробежался. «Ростов-Главный». Образ вдруг засветился перед глазами: невесомый, прозрачный, едва ли заметный — моргнёшь и исчезнет. Родной и знакомый, в каждом вздохе теплотой поселился во мне.

Вон там она стояла. Десять лет назад.

На фоне всё того же здания стояла, замирала на краю перрона в тапочках и в халате с цветочками, пятисотрублёвую купюру истрёпанную сжимала в руке. Искала, чего мне покушать купить, Витюшке своему. В окошко на меня поглядывала, а я на неё с верхней полки глазел. Мордой выглядывал через форточку. Боялся, что поезд без неё умчится. Сам через форточку был готов выпрыгнуть, если вдруг тронемся и без неё поедем.

А кругом тётки с бабульками суетились, рыбу солёную продавали, раков варёных, картошку горячую и пирожки. И люди вокруг всё ходят и носятся, чемоданами своими перед глазами сверкают. Куда спешат? Зачем? Замереть бы, остановиться. Жизнь носом глотнуть.

— Вить, чего завис? — Тёмка спросил и по руке меня шлёпнул. — Пошли? Еду ищем или уже нет?

— Ищем, да, — сказал я и в глаза его голодные посмотрел. — Пошли.

Странная жизнь на этом вокзале. Жизнью он странно пульсирует. То шумит, грохочет, поездами свистит в самое сердце, то замирает, молчит и шёпотом пара из-под колёс шелестит. И сейчас шелестел, тихо дымом и паром перешёптывался. Поезда фонарями светили в самую душу, будто наизнанку меня всего выворачивали, воспоминания разжигали в глубинах памяти своими холодными огнями.

Люди муравьиными стайками по надземным переходам мотались, пылью раздували душный ночной воздух и чемоданами на колёсиках стрекотали по сухому асфальту. Аппетитно и громко им хрустели, будто не колёса крутились, а вокзал песню пел отбывающим путникам. Странно так, глупо, но романтично. Самому захотелось чемоданом по перрону проехаться.

— Я иногда думаю, — сказал мне Тёмка. — А вот мы всю жизнь вот так сможем? Вот так постоянно, всё время? И чтоб не надоело? Понимаешь?

И на меня посмотрел любопытными глазками. Я зажёг сигарету и затянулся, облако синего дыма выпустил в зелёный бархат вокзальных огней.

— Понимаю, да, — я ответил ему.

— Сможем, что ли?

— Будем стараться. Да ведь?

Я глянул на Тёмку и подмигнул.

— Стараться будешь? — я хитро спросил его.

— Ничего себе. Ловко ты на меня стрелки перевёл.

— А ты как хотел? — я усмехнулся и пепел с кончика сигареты стряхнул. — Не всё же только тебе ушастым бандитизмом заниматься.

Воздух опять приятной мелодией зазвенел, и голос в колонках громко раздался:

— Уважаемые пассажиры, продолжается посадка на скорый поезд номер сто девяносто семь с сообщением «Казань — Адлер». Нумерация вагонов с головы поезда.

Вокзальная пустыня застыла в железном великолепии. Химией лёгкие нам с Тёмкой отравляла, огнями разными переливалась. Жизни никакой не давала зацвести, ни травинке, ни цветочку. Только вдалеке где-то, за забором, где уже город начинался, пышное дерево показалось. Листьями шелестело в ночной духоте. Кругом так сухо и холодно, глаза мёрзли от железных и каменных видов. Ни софиты, ни огни изумрудные над головами не грели, толку от них никакого. Просто так сияли, чтобы не заблудиться, чтобы совсем с ума не сойти и случайно не заплутать в шёлковых линиях.

Мы с Тёмкой сели на лавочку около киоска с шаурмой, на здание вокзала с интересом уставились. Каждый вход, каждую дверцу разглядывали.

— Там, вон, кафешка какая-то есть, — сказал я и кивнул в сторону здания. — Докурю и сходим, ладно?

— Ладно.

Сигарета улетела в облезлую мусорку. Я весь распрямился, спиной и плечами захрустел громко, покрутился в разные стороны, костями заскрипел. И кольцо на руке вдруг так ярко сверкнуло в вокзальных огнях. А Тёмка это заметил, на руку мою с интересом покосился.