Пока, заяц

Он ничего мне не ответил, круглый ровный камушек подобрал и швырнул его подальше в самое море. Камень на секунду мелькнул в ясном холодном небе и исчез навсегда в пенистом шёпоте волн.

— Тём? — я сказал громко и рукой его потормошил. — Ты сам, говорю, как хотел? Или слепо оракулу своему доверяешь?

— Я не знаю. Я хотел, чтобы было так, как должно было быть. Чтобы правильно было.

Я встал и громко потянулся, олимпийку снял с пояса и на голое тело накинул, холодно уже. Ветер ледяными кинжалами прямо в кости беспощадно вцепился, ещё сильнее волнами заигрался в серой морской дали.

— Пошли, заяц, — сказал я ему и рюкзак через плечо перекинул. — Холодно только, одевайся давай.

Он молча встал, куртку накинул, застегнулся и на меня посмотрел. Так же глупо мне улыбался и шелестел своими кудряшками на ветру. Вслед за мной зашагал по холодным хрустящим камням, подальше от моря, подальше от волн, подальше от солёной свежести и водной суеты. Только шесть чёрточек остались после нас на песке. Ненадолго совсем. Скоро до них прилив доберётся, и они растают в пенистой мутной волне.

А вместе с ними и вся наша правда исчезнет.

Глава 13. "Наша с тобой мифология"

XIII

Наша с тобой мифология

Ростов-на-Дону,

Август, 2017 год

Поезд застыл холодными колёсами на раскалённой южным солнцем земле. Посреди шумного вокзала замер в свете ярких софитов, заревел недовольно утробным рыком и стих. В ночной гладкой тишине утонул, в женском голосе из громкоговорителя, в пронзительном скрипе колёс, в сладостном аромате вокзальной химии. Пахло так вкусно: воздух креозотом искрился, гарью пластиковой шелестел и совсем редко нос баловал солёным ароматом вяленой рыбы. Глаза, не слушаясь, по перрону вдруг побежали, продавца рыбы стали искать.

Ростов нас встречал полночными огнями.

Последний рубеж. Ворота на Юг.

Мелодия короткая прозвенела, и приятный голос эхом объявил на весь вокзал:

— Скорый поезд номер двадцать девять с сообщением «Новороссийск — Москва» отправляется с третьего пути. Нумерация вагонов с хвоста поезда.

И опять музыка заиграла. Ненадолго — секунду прозвенела, и опять всё затихло. Опять прохожие чемоданами по асфальту захрустели, голосами перекидывались друг с дружкой, кто громко, кто не очень. Людей будить не хотели, на наши окошки косились осторожными взглядами. Спите, мол, мы шуметь не будем. И снова чемоданами загрохотали, опять перешёптывались друг с другом и сердцами замирали в ожидании предстоящей дороги.

— Лёш, Лёш, иди скорее, ну, не успеем! Стоянка пять минут!

— Откуда отсчёт, с хвоста или с головы?

— Тут санитарная зона, ссать нельзя!

Своими разговорами улыбку на моём лице разжигали. Я приложился мордой к тёплому стеклу и в окно посмотрел. Жара, духотища, потные пальцы в мокрущее постельное бельё вцепились. Бельё к телу прилипло, с кожей будто срослось, противно и гадко. Воздух будто огнём тихо пылал, лёгкие обжигал южным дыханием и не давал мне уснуть. Тёмка тихонько зачавкал и на бочок повернулся, под тонким белым покрывалом с серийным номером дрых. Сладко сопел и руку держал на весу, капельками пота на шее переливался в изумрудном бархате вокзальных огней.

Душный воздух будто с издёвкой дошираком и туалетным бризом завонял, соевой пряностью запестрил и заставил тихонько поморщиться. Весь вагон этой вонью в секунду протух, она будто в железную обшивку впиталась и никогда не выветрится уже. Навсегда в ней останется, станет её историей и умрёт только вместе с вагоном, когда его на металлолом отправят.

Составы на улице задорными свистами перекрикивались, словно киты в океане пели друг другу, зелёными тушами скрипели на весь вокзал. Иногда проплывали мимо нашего вагона, презрительно фыркали вонючим паром и исчезали в железной дали, среди шёлковых нитей, в бархатном зелёном тумане, под сверкающими скелетами столбов с проводами.

— А сколько стоянка, не знаете? — голос за дверью послышался.

— У-у-у, долго, два часа, — шёпотом ответил проводник.

— Ничего себе. Спасибо.

Два часа стоять будем, душным воздухом все без кондиционера прожаримся и будем мечтать о холодном душе, как о глоточке воды в раскалённой пустыне. Рука скользнула по липкой шее и холодный пот об штанину обтёрла. Жарко, душно и склизко, противно уже, туша вся вспрела и начала тухнуть в деревянном купе. В зеркале на двери глаза сонные блестели, переливались вокзальными огнями и душной усталостью.

На воздух надо выйти, погулять хоть немножко, за два часа весь Ростов-на-Дону при желании с ним оббегаем. А вокзал-то подавно. Покурю хотя бы, дымом ядовитым лёгкие раззадорю, с летней прохладой дым этот смешаю и на минутку забудусь, от духоты отвлекусь.

— Тём? — прошептал я и по руке его тихонько похлопал. — Просыпайся давай, Тём.

— М? Чего? — он отозвался, глаза заспанные раскрыл и на меня голову поднял, каплями пота на шее сверкнул.

— Два часа стоянка. Пошли воздухом подышим? Погуляем?

— А мы где? — он спросил и к окошку прилип.

— Ростов. Пошли, а?

Мы с ним надели шлёпанцы прямо поверх носков и вышли из вагона, мимо пылающего титана прошли и носы обожгли парами кипятка. Тёмка на перроне громко потянулся и руки в карманы своих шорт засунул, ссутулился весь и плечи высоко поднял. Холодно ему после тёплого вагона, ветер прохладным дыханием потную шею облизывал.

— Не замёрзнешь? — спросил я и по спине его пощупал. — Ба, весь мокрый как мышь.

— Не замёрзну, — ответил мне Тёмка и глянул в сторону здания со светящейся надписью «Ростов-Главный».

Посмеялся тихонько и взгляд смущённо в пол уронил.

— Чего ты? — я спросил его.

— Ничего. Главный. Как будто ещё какой-то вокзал есть.

— Есть вообще-то, — сказал я и пожал плечами. — У них тут штуки три, если не больше. Это тебе не Верхнекамск. Умничаешь, да?

Где-то вдали за паутинами проводов высокая труба высилась над горизонтом, паром плевалась в вечернее небо и тёмно-синие облака белым пухом подкрашивала. Ни одного свободного пути нет вокруг, всё шелестит составами, ржавыми товарняками, зелёными пассажирскими поездами и междугородними электричками. Стоят на холодных путях в вонючей химозной духоте и окошками янтарно светят в ночи, людскими силуэтами в окнах переливаются, манят к себе кусочком родного уюта.