Пока, заяц

empty-line/>

— И ведь правда никого там не будет, да? — Тёмка повторил хитро и на меня покосился, прищурившись.

— Да.

— А ты из армии только вернулся, — и ещё ближе ко мне подсел, совсем-совсем плотно ко мне прижался. — Соскучился, наверно, да?

— Соскучился, — повторил я и плечами пожал, а сам чувствую, как рука его горячим теплом вся пылает и моей ладони касается. — Домой, что ли, пойдём?

Он ещё хитрее заулыбался и ответил:

— Ну пошли.

***

Дома у нас так спокойно и тихо, уютно и тепло. Не холодно и не жарко, в самый раз. Воздух свежий и летний в квартиру задувался с балкона, ветер занавесками с цветочками шелестел, а ковёр на стене погружался тихонечко в бархат ранних солнечных лучей, пушистым золотом покрывался и сверкал пылинками, словно алмазами.

Я вытащил из кармана пачку сигарет, снял джинсы, свернул их рулетиком и положил на стул возле прикроватной тумбочки. На кольцо ещё разок глянул и сразу вспомнил, что наутро его надо бы к ювелиру отнести или в ремонт обуви. Где-нибудь да починят, приварят, там ума особо не надо.

Я плюхнулся на старую деревянную кровать и зашуршал пушистым покрывалом. Подушку как следует взбил и растянулся во весь рост. Хорошо так и спокойно, прохладно. Никто вокруг не храпит, потом и носками не воняет, лапшой с варёными яйцами тоже, и не трясёт, как в плацкарте. Впервые за год так сладко усну, сам даже своему счастью поверить не мог.

Тёмка вышел из ванной в тёмно-зелёной майке и зашагал по пушистому ковру. Заулыбался, глядя на меня, и плюхнулся рядом в кровать, я чуть в воздух не подскочил.

— Тише ты, лошадёнок, — посмеялся я и накрыл его одеялом. — Сам-то спать хочешь?

— Хочу, — ответил он и вжался поглубже в мягкую подушку. — Я вчера весь день готовил, тебя ждал. Не спал, а тебя ждал, слышишь?

— Слышу. Дождался, что ли?

Он подлез поближе, на грудь ко мне лёг и в сторону отодвинул широкую плетёную цепочку с крестиком.

— Дождался, да, — тихо ответил он и в шею меня поцеловал.

— И я дождался, — так же тихо сказал я и погладил его по плечу.

Тёмка как будто специально задёргался, так хитро на меня посмотрел и заёрзал внизу одеялом. Ко мне всё плотней прижимался и задел пальцами резинку трусов.

— Ладно, спокойной ночи, Вить, — сказал он, в нос меня поцеловал и на бочок повернулся.

Одеялом накрылся с головой и замолчал. Лежит и не шелохнётся, как будто даже не дышит, умер совсем. Только кудряшки и торчат на краешке подушки.

Меня только раззадорил.

Я повернулся на бок, лицом к его спине, и поближе прижался. Краешек одеяла поднял и под него туда прямо залез. Тепло у него так под одеялом, кожа вмиг покрылась мурашками, когда я к его спине прикоснулся.

— Чего ты? — Тёмка хитро прошептал и совсем чуть-чуть на меня обернулся.

— Ничего, — я ответил и в плечо его поцеловал. — Лежи знай.

Он опять за краешек одеяла схватился и зарылся под ним весь с головой. Играется со мной и дразнится, весело ему.

— Ты точно спать хочешь, Тём? — я спросил осторожно, совсем немножко стесняясь.

— Как ты решишь, — он ответил и прыснул смехом. — Сам-то уснёшь?

Я тихо замотал головой и ещё сильнее к нему прижался.

— Нет. Не усну.

— Вот и хорошо.

Так плотно я к нему прижимался всем телом, что сам даже весь задрожал. Нетерпёжка какая-то будто верх взяла над короткостриженой тупой головой. Сильно-сильно к нему прижимался, рукой осторожно по спине его гладил, шуршал старой простынью под тёплым одеялом и всё больше и больше наглел.

Так обнаглел, что в его жгучем тепле резко вдруг очутился.

— Ай, — заскулил Тёмка и уткнулся лицом в подушку.

— Прости, — прошептал я и за ушком его поцеловал. — Больно?

Он похлопал меня рукой по спине и ответил:

— Нормально всё.

— Точно?

— Точно.

— Я быстро, правда.

Он тихонечко засмеялся и неловко спросил:

— Откуда знаешь?

— Тише, Тём.

Так тепло и комфортно стало под одеялом. Пожар по всей крови прям разжигался, а внизу сильнее всего сладко кипело и пламенилось. Тёмку за руку крепко держал, ладошку его мягкую и гладкую сжимал своей мозолистой лапой и тихонько на ушко ему дышал.

И внизу всё теплей и теплей становилось.

Так тепло стало, что рука сама крепко сжалась и ему даже больно, наверно, сделалось. И тихий вздох над ухом у него резко зашелестел, а потом ещё один и ещё. Лежал и терпел, давал мне этой банальной нехитростью насладиться. Сладкой приятностью всё тело скрутило и запульсировало, и в голове вдруг чувство стыда какое-то поселилось. Эгоизмом тупым всё сознание затянуло.

Закипело молочной пряностью.