Пока, заяц
Шрифт:
Расплавленным серебром забурлило и заструилось платиновой рекой.
— Заяц, — вырвалось у меня вместе с поцелуем в его плечо. — Извини, ладно?
Он разжал краешек смятой простыни и глубоко вздохнул. Меня по руке нежно погладил, по руке, которая его обнимала и к моему горячему телу аккуратно прижимала.
— Целый год ждал? — Тёмка ехидно спросил и засмеялся. — Доволен, что ли?
— Доволен, да.
— Ну чего ты, а? — сказал я и за ушко его куснул.
— Ничего. Смешной ты такой, конечно. Джентльмен прям.
Я перевернул Тёмку на спину и всем телом над ним навис.
— Да? — я хитро спросил и застыл прямо над его носиком. — Я ведь и по-другому могу, Тём.
— Хоть бы показал, а то одни разговоры, — он всё издевался надо мной.
— Показать, что ли?
— Как хочешь. Я-то чего?
Он опять повернулся на бок, мордой в подушку уткнулся и еле разборчиво пробубнил:
— Моя доля нехитрая.
— Больно болтать, смотрю, любишь.
Тихая ночь и сладкая, тёплая и прохладная одновременно. Страстью незамысловатой в жилах хмелилась и звенела в ушах Тёмкиным смехом. Шёпотом берёзовых листьев за окном шебуршала и через окна светила ранней зарёй. Каждый неловкий вздох в этой заре растворялся и терялся в песне тёплого лета.
— Подожди, Тём, — тихо прошептал я и выбрался из-под одеяла.
Икону на прикроватной тумбочке отвернул лицом к стене.
И крестик на шее назад перекинул.
***
С утра я проснулся от тёплого ощущения на правой ноге. Золотистый бархатный лучик пробивался сквозь занавески и приятно обжигал кожу. На второй половине кровати постельное бельё и простынь смяты, никого нет. Тёмка куда-то убежал, в ванную, наверно.
А в квартире так спокойно-спокойно, свежо и прохладно, всё какой-то приятностью наполняется. Занавески совсем тихонечко колышутся на ветру, балкон открыт, и дверца еле заметно покачивается и блещет в глаза солнечным зайчиком. А во дворе мелочь детсадовская вопит, смеётся, визжит, а воспитательница на них орёт. Дорога иногда машинами шелестит, редко совсем, а потом опять смолкает.
Тишь и гладь утреннего двора. Двора, который скоро, дай бог, моему сердцу станет родным.
Первым делом рука на прикроватную тумбочку упала, попыталась кольцо в пакете нащупать. А кольца не было, только икона Виктора и смятые фантики от жвачек лежали и мелочи несколько ржавых монеток.
Ни кольца нет, ни пакета.
Я вскочил с кровати и стал шарить по полу, рукой под кровать залез, фонариком на телефоне посветил, за тумбочкой всё проверил. Нигде кольца не было. Мистика какая-то паскудная.
— Тём! — крикнул я на всю квартиру и посмотрел в сторону ванной.
И никто мне не ответил.
— Тём, ты тут?
И опять тишина, только шелест ветра с балкона и звонкий детский смех за окном.
Я надел шорты и зашагал по старому истоптанному ковру в сторону ванной. Дверь приоткрыта, свет не горит. Щёлкнул выключателем и внутрь заглянул.
Никого.
Плитка старая, белая, где-то разбитая, где-то с плесенью. Батареи холодными крашенными змеями извивались по стенке, словно железные виноградные лозы. Унитаз тихонько журчал водой из бачка и ржавой полоской у самого слива переливался в свете одинокой лампочки под потолком. И ванна без занавесок, совсем пустая и одинокая, только два шампуня стояли в углу с облезлой старой мочалкой. Не обжито ещё ничего, видно, что только на днях сюда заехали.
А Тёмки-то нет.
Я вышел на балкон и обжёгся приятным теплом золотистых лучей. Всей кожей июньское солнце почувствовал, приятно так и уютно сделалось. И сигарета будто бы слаще обычного задымила, будто ярче кончиком своим светила. Не дым ядовитый в безоблачное небо выпускала, а будто волшебный туман невесомыми нитями.
Туман родного и спокойного лета.
Так красиво здесь, оказывается, днём. Ночью-то мало что видно, хоть фонари бархатом своим и пылают и улицы, вроде как, освещают.
А днём совсем здорово. Утром особенно. Листья клёнов и тополей под окном на лёгком ветру шевелились и поблескивали белыми красками в ярком солнце. Воздух жаркий, душный совсем немножко, а ветер его свежестью разбавлял так умело, ласково так морду лизал прохладным дыханием, а потом опять затихал, давал мне согреться в знойных лучах. Потом опять приходил и опять охлаждал. Умный ветер какой, знает будто, когда его ждут.
И вид за окном такой спокойный, но по-своему оживлённый. Не скучный совсем. Вроде ничего и не происходит, Моторострой лениво, по-летнему просыпается, деревьями шелестит и кустами, хрущёвскими балконами облезлыми ржаво сверкает в лучах июньского солнца, а всё равно есть на что посмотреть. Есть над чем залипнуть с сигареткой в руке, когда на сухих деревянных перилах повиснуть охота и взглядом утонуть в утреннем умиротворении.
Дети во дворе садика шумят, суетятся, бабульки с тележками и сетками на рынок идут макароны искать на рубль дешевле, мужик какой-то с машиной возле гаража ковыряется, а другой мужик на него смотрит с балкона третьего этажа, волосами на брюхе светит и радуется, наверно, что в такую жару дома сидит, а не под корытом валяется на пыльной земле возле детской площадки. С маслом возиться не надо и с гайками горячими ковыряться не нужно.
Кольцо. Про кольцо сразу вдруг вспомнилось.