Пока, заяц

— Ну ты чего завис? — нетерпеливо спросил Тёмка и засмеялся. — Бросай давай. Вопрос-то придумал?

— Придумал, — тихо ответил я.

И монетки будто сами выпали из потных рук, рухнули тихо на старое советское покрывало и подскочили разок невысоко. А в голове молнией вопрос один-единственный промелькнул, на который так не хотелось получать ответа, даже в суеверных глупых гаданиях. Шёпотом зашелестел где-то в уме, тихо и невесомо, чтобы не дай бог никто не услышал.

Даже я сам.

«Как сложится ситуация с Артёмкиным участием в конкурсе?»

Сплошная черта, разбитая, сплошная опять, разбитая и ещё две сплошные. Глупость такая, хиромантия настоящая, а рука с карандашом всё равно тихонько дрожит. Тёмка колдовством своим напугал, нервы все с этим оракулом мне вымотал.

— Так, смотрим, — он сказал негромко и книжку открыл, страницами жёлтыми зашелестел.

Он застыл своим взглядом где-то на серединке, глазами по странице шустро пробежался, сверкнул ими в ночном полумраке и на меня посмотрел.

— Чего там? — нетерпеливо спросил я. — Показывай давай.

Тёмка положил книгу на простынь, ко мне её повернул и посветил на страницы экраном своего телефона.

— Гексаграмма тридцать семь, — прочитал я вслух. — Цзя-Ж… Господи боже мой. Цзя-Жэнь. Домашние. И чего?

Он пожал плечами и сказал:

— Читай.

— Место ваше там, куда тянет сердце. И там же ожидает благополучие. С чьей-то помощью исполнятся ваши надежды. Про себя вы, вероятно, думаете, что где-то трава зеленее, но если сейчас бросите свой край, то очень скоро поймёте, что ошиблись. Ищите наслаждения в семейной жизни, в общении с друзьями и в покое домашнего очага.

— Ничего себе, — удивлённо прошептал Тёмка и заглянул в книгу. — Ты про что загадывал?

— Ни про что.

— Ну расскажи уж, чего ты?

— Нет, — я довольно ответил ему и руки скрестил на груди. — Сам же сказал, что могу не рассказывать. Да?

Он провёл пальцем по строчкам на хрустящей пожелтевшей странице, головой помотал удивлённо и проговорил:

— У меня никогда такая гексаграмма не выпадала. Я даже не знал, что такая есть. Ты про что спрашивал, ну, Вить?

— Всё, Тём. Мы погадали? Погадали. Доволен?

Он посмотрел на меня своими глупыми глазками, громко на всю комнату шмыгнул и покрывалом тихонько зашебуршал.

— Доволен, говорю? — я снова спросил его.

— Доволен.

— Вот. Всё. Спать давай.

Я заскрипел громко кроватью, встал на ковёр босыми ногами и сладко потянулся. Пошёл нам бельё постельное доставать, которое аккуратно свернул рулетиком и на стул у окна положил. Холодное бельё, всё насквозь промёрзло в вечерней прохладе, долго его согревать своими тушками будем.

— Ты куда-то опять уезжать собрался, да? — Тёмка всё не успокаивался, встал посреди комнаты с книжкой в руках и вцепился в меня своим взглядом. — Опять в армию убежишь? Или куда? Такой ответ просто тебе попался. Тебе же сказано – никуда не ехать, дома сидеть. Вить?

Я схватил тяжёлое пуховое одеяло, на кровать нам его бросил и сказал:

— Тём. Всё хорошо. Ответ максимально размытый и вообще под мой вопрос не подходит. Ну никак просто не подходит. Успокойся и давай спать.

— Значит, тебе не понравилось? — он спросил обиженно и голову опустил. — Не удивился?

— Нет. Не удивился. Тобой только всё не перестаю удивляться. А это… — я бросил надменный взгляд на книжку в его руке. — Херотень это всё. Понял? Спать пошли.

Совсем со мной больше не разговаривал, быстро заснул и сладко засопел у меня на плече. Я только заснуть не мог, взглядом застыл в деревянном потолке, прилипших мух на ленте считал. Слушал, как занавеска сладко шелестела на тихом ветру, смотрел, как тенью своей на стене играла. Собак только слышно вдали, трели сверчков и гул сердца в самой груди.

— Вить? — вдруг прошептал Тёмка.

— Ничего себе. Я думал, ты спишь.

— Ты мне так и не рассказал, как тебя в школе дразнили. Расскажешь?

Я тяжело вздохнул и ответил:

— Уснуть мне не дашь?

— Не-а. Не дам.

— Ладно. Мне в шестом классе родители берцы купили в военторге. Очень хорошие такие, качественные, дорогие. И у меня их кто-то стырил в первую неделю, прикинь?

— А кто?

— Я не знаю, — я прошептал и тихо пожал плечами. — Мать с отцом в школу ходили, разбирались, ругались. Никто не сознался. Потом ещё одну пару купили. И опять кто-то украл!

Тёмка вдруг весь взъерошился:

— Ты серьёзно?

— Мгм. Мы опять пошли в военторг. В один зашли, в другой. И ничего не было. Всё раскупили, как раз учебный год начался. Нашим всё раскупили и пацанам из суворовского. Нахимовцам ещё, может. Ну и мама мне дала такие самые уродские резиновые сапоги, которые дома валялись. Лужи были, дождь, сопли. Чтоб ноги не промокли. И я в них несколько дней ходил в школу, пока на рынок в выходной не съездили и не купили новые берцы. На этот раз уже подписали, я сам ножиком на подошве фамилию и класс нацарапал. Катаев, шестой «А».

— Охренеть у вас там дисциплина, конечно. А украл-то в итоге кто?

— Не знаю. Так и не нашли никого.

— А как тебя дразнили-то?

Я громко цокнул и стыдливо прикрыл глаза рукой.

— Ну как, Вить?

— Дояркой дразнили, Тём. Дояркой.

Он тихонько посмеялся, а потом вдруг как разошёлся, как заржёт громко на весь дом, чуть соседей всех не разбудил.