Пока, заяц

— Поэтому ему про себя и рассказал. И про нас с тобой. Знал ведь, что поймёт и задираться не будет.

Я прыснул смехом и сказал:

— Да у него в аниме, наверно, полно таких пацанов, да?

— Я не знаю. Я аниме не смотрю. «Шаман Кинг» только смотрел в детстве по СТС, но это уж так, мейнстрим, какое уж прям аниме.

Я схватил его холодную руку, покрепче сжал его тонкие пальчики, чтобы хоть немножко согреть, и сказал:

— Я рад, что у тебя такой друган есть. Правда. Береги его, ладно?

— А ты его не обижай, когда придёт, понял?

— Да не спугну я твоего Сёму, больно мне надо. Сидите там в компе своём, мне ещё вон, — я кивнул в сторону тазика с овощами, — салаты наяривать весь день.

Я погладил его по кудрявой голове и спросил:

— А эта программа, в которой ты сейчас участвуешь, она с той твоей как-то связана?

— Не-а. Совсем никак. Та была для школьников, а эта уже для тех, кто в институте учится. Но отбор примерно такой же: первый тур на знание английского, на втором всякие эссе о себе, о том, какой ты весь разособенный, а на третьем уже личное интервью и ещё больше всяких сочинений и дурацких вопросов.

Тёмка вдруг засмеялся:

— Когда второй тур писал, нам правила объясняли, как подписывать работу. Я поднял руку и спросил: «А там, где написано «имя», писать своё?»

Я цокнул и помотал головой:

— И что? Не вышвырнули тебя за это?

— Не-а. Посмеялись только.

— Жалко.

Пока Тёмка дома своего друга ждал, я сбегал в магазин на углу, схватил с полки банку зелёного горошка, которого мне не хватило на оливье, и зашагал домой. Под последними декабрьскими лучами солнца бродил, прогуливался среди белого рассыпчатого пуха в окружении бежевых нерушимых стен стареньких хрущёвок с их разрисованными советской плиткой подъездами.

Я остановился у нашего подъезда и закурил. В сухой мороз горячее облако дыма выдохнул и глянул в сторону девятиэтажной панельной громадины через дорогу. Любовался, как светло-серые стены в ярко-розовом пожаре утопали, в пожаре последнего в этом году заката. Как не спеша и безмятежно в окнах ранние огоньки людских судеб зажигались, как взрывались разным цветом в мерцающем танце разноцветные фонарики.

Соседи из нашего подъезда на первом этаже форточку настежь раскрыли. Уютными ароматами свежеприготовленных салатов вдруг так сладко повеяло. Свежие салаты, вкусные, наверно, но майонезом ещё не пропитались. Уши поймали тихий хрип музыкального центра с новогодними песнями, и где-то среди этих звуков звонко засмеялся малыш. Громкий стук ложки по железной кастрюле где-то на кухне раздался.

Розовый огонёк уличного фонарного столба у меня над головой вдруг вспыхнул, всё вокруг своим мягким пушистым светом залил и будто посигналил мне, что пора бы уже идти домой к Тёмке, доделать его любимую шубу и накормить его ушастую морду любимым свекольным чудом.

В квартире у нас приятно пахло домом и Новым годом. Тёплый аромат сваренных овощей и лёгкое амбре нарезанных закусок, копчёных колбас, сыров всяких и масляный душок консервированных оливок, аккуратно вываленных в глубокую посудину. В дверном проёме вдруг мелькнул худющий и бледный парень с длинными волосами по самые плечи. В сторону компьютера шустро прошёл и схватился за краешки рукавов в длинном чёрном свитере, будто совсем околел в нашем домашнем уюте. Меня увидел, вышел в коридор, заулыбался и сверкнул в свете люстры своими очками в толстой оправе.

— Семён. Здорово, — сказал я и руку ему пожал.

— Привет, — он ответил скромно, пугливо даже немножко. — Виктор, да?

— Ты чё, уж, какой Виктор. Витёк.

Я повесил пуховик на крючок у двери, и Тёмка вдруг вышел к нам в коридор.

— Ты его Виктором назвал? — он засмеялся. — Ещё отчество у него спроси.

Он взял у меня банку с горошком и поинтересовался:

— Когда твои эти придут?

— Да не знаю я. Олегу звонил, он не алё даже. Нализался уже, что ли?

— А что, ещё кто-то придёт? — засуетился Сёма и посмотрел сначала на Тёмку, потом на меня.

— Да друганы мои, не боись, — сказал я. — Чужих не будет.

И не соврал ведь ему. Чужих и вправду не было.

Через полчаса в нашу квартиру завалились два ржущих замёрзших амбала в длинных пуховых парках и с припорошенными снегом воротниками. Вроде трезвые, а вроде немного и пьяные, поди их проссы.

— С наступающим, Витёк! —Стас заорал и набросился на меня со своими холодными объятьями, брызнул мне на плечи мокрым снегом с шапки и, как бешеный, меня по спине захлопал.

— Тёмыч, тебя тоже с наступающим! — Олег сказал и пожал Тёмке руку.

А ушастый, как раньше, уже не корчился от крепкого рукопожатия. Видно, что привык уже ко мне и к моим друзьям.

А Сёмка, пока мои друзья раздевались, скромно сидел в комнате перед Тёмкиным компьютером. Клацал монотонно по мышке, как-то даже неестественно, будто просто нервничал перед гостями и не знал, чем себя занять.

Я подтянул Олега к себе за воротник и сказал ему прямо в покрасневшее от мороза ухо:

— Там это, у Тёмыча кореш, вы с ним адекватно себя ведите, ладно?

— Да чё ты, а? — ответил Олег, по плечу меня хлопнул и прошёл вместе со Стасом к нам в зал, где уже было накрыто на стол.

Тёмка со мной в коридоре остался, на меня какими-то испуганными глазами глянул, вытер тряпкой вокруг коврика снег с копыт моих друганов и сказал мне тихо, чтоб нас никто не слышал:

— Пусть только Сёму не пугают, ладно?

— Тём, ты чего, а? За кого меня держишь? И друзей моих.

— Да ну я просто сам к тебе и к ним долго привыкал. Он ещё испугается, я же его знаю.

Я сделал шажок вперёд, тепло так приобнял его и погладил по пушистой фланелевой рубашке.

— Всё нормально будет, — тихо шепнул я ему. — Не нервничай. Никто никого не обидит, они у меня хорошие, ты же знаешь. Хорошие ведь?