Привет, заяц

— Надо тебе всей Ташовке рассказать, что ты уже всё, да?

— Всё? — он удивлённо спросил меня и нахально улыбнулся. — Нет, что-то ты попутал, заяц.

Деревянный кроватный скрип из домика перемешался с жалобным визгом металлических деталей в старенькой Олежкиной десятке, и те несчастные соседи, которых мы разбудили в эту ночь, прислушивались к этой романтической звуковой феерии, кидались в нас завистливым ядом недовольных проклятий и шипели на нас в этой сладкой ночной тиши и цветущей июньской прохладе.

Я умылся ледяной водой из ржавого умывальника и посмотрел на своё взъерошенное лицо в заляпанном зеркале у туалета, едва ли я смог что-то разглядеть в ночном полумраке, свет из окон совсем легонько касался краешков дачного участка. В мокрое лицо ударил лёгкий ночной ветерок, я закрыл глаза и втянул носом свежий воздух, и забылся в пьянящем кайфе летней ночи. Витька стоял и не спеша курил сигаретку, облокотившись на машину, глядел куда-то вдаль и держал руку в кармане джинсовых шорт, и на лице у него было такое умиротворение и настоящий покой. Он стрельнул мне глазами и подмигнул, и я вместо того, чтобы, как обычно, стыдливо отвести взгляд, взял и подмигнул ему в ответ, отчего он даже опешил и удивлённо дёрнул бровями. Из окна на втором этаже высунулся весь потрёпанный Олег, сверкал потом в тусклом свете, держал в руках сигарету, дышал воздухом, кивнул Витьке, они пересеклись взглядами, и Витька кивнул ему в ответ.

Отчитались друг перед другом, как мальчишки, ей-богу.

Небо уже совсем-совсем расцвело, когда настал такой щемящий сердце момент прощания с друзьями. Я глянул на экран телефона: два часа ночи, а небо уже такое яркое, светло-голубое, почти что уже проснулось, я и забыл, что летом так рано светает. Как же мы с Витькой уснём при таком свете? Да никак, не будем вообще ложиться.

Эти их крепкие объятья, громкие хлопки по спине, что аж все соседи слышали, бесконечные «давай, брат», редкие слёзы Стаса, что он так отчаянно пытался скрыть и в итоге зарылся у Дашки в плече. Дашка его подошла к Витьке, поцеловала его в щёчку, глянула на меня украдкой, мол, не переживай, Артём, я так, по-дружески, я улыбнулся в ответ и кивнул. Всё я понимаю.

Пока он там купался в женском внимании, Олег подошёл ко мне, дыхнул на меня перегаром, положил тяжёлую руку на плечо и сказал мне:

— Тёмыч, ты это… Понял, да? Если что, мне звони, усёк?

— Усёк, да.

Хлопнул меня по спине и ещё раз крепко-крепко обнял Витьку, всё не мог его отпустить, бубнил ему на ухо какие-то дружеские напутствия или приколы, так я и не понял, Витька так заулыбался, посмотрел на меня и развёл руками, мол, да, вот такие вот у меня товарищи. Они вчетвером проводили нас до магазинчика, где ещё дежурила та несчастная тётенька, косилась на нас, когда мы проходили мимо её окон, замерла с сигаретой в руках и затянулась только когда мы уже почти скрылись из виду.

Белая машина с шашечками подъехала за нами, остановилась в высокой траве около мусорки, Олег со Стасом опять набросились на Витьку, всё не выпускали его, он кое-как вырвался из их цепких лап, махнул мне рукой, и я зашагал с ним в сторону машины. Все спокойно смотрели нам вслед, пока мы не завернули за угол, а Стас, как дурачок, скакал, словно обезьяна, что-то выкрикивал, Дашка его пару раз треснула по животу, а он всё не прекращал, прыгал на месте и что-то орал. Витька стыдливо покачал головой и посмотрел на меня.

— Чего? — я спросил его.

— Ничего. Спать-то будем ложиться сегодня?

— А сам как хочешь?

— Маму твою с утра ещё хотел повидать.

— Повидаешь. Она к девяти на работу уходит.

Таксист высадил нас в моём родном дворике на Молодёжной, мы с Витькой вышли из машины и хлопнули дверью прямо под пышной сенью старой берёзы в куче прошлогодней опавшей листвы.

Витька негромко сказал:

— Тихо тут у вас.

— Спят все ещё. Курить будешь?

Он махнул рукой.

— Нет. Пошли.

Мы зашли в квартиру в давящей ночной тишине, мама с Джимми спали в другой комнате, и мы с ним тихо просочились ко мне. Он вошёл в мою комнату, и я вдруг почувствовал накатившие волны фантомной ностальгии по тем ноябрьским денькам, когда он впервые пришёл в квартиру моей бабушки, зашёл в мою комнату, в полумраке моего торшера, когда лежал со мной рядом и смотрел «Все псы попадают в рай».

И сколько ещё раз после этого он наградил меня своим присутствием, первый раз обнял меня, подарил мне свой робкий поцелуй, сыграл на гитаре, уснул со мной на диване, как нас чуть не застукал дедушка. И этот приводящий в чувства огонь суровой реальности вдруг растопил лёд моих застывших бесценных воспоминаний о нём, о времени, что мы провели вместе. Уже совсем не так вальяжно, как раньше, он сел на диван, весь съёжился, не знал, куда девать свои руки, вёл себя так, будто оказался здесь впервые, словно за все эти месяцы и не стал уже какой-то родной частью этих стен, самой этой квартиры, которую я без него уже и не мог представить.

Я поймал на себе его неуверенный взгляд, его неловкую улыбку, считал на его лице попытку вести себя так, словно всё было хорошо, будто ничего и не было вовсе, обычная наша с ним встреча.

— Чай сделать? — я спросил его шёпотом.

Он помотал головой.

— Не надо, маму не буди. Иди ко мне.

Я осторожно подошёл к нему, будто опасался невидимого электрического поля вокруг него, которым меня могло шарахнуть в любой момент, сел рядом с ним на диван и сам сложил ладони на коленях, поддавшись неведомому стеснению. Он всё сидел рядом, глядел куда-то в пустоту, мне казалось, что считал пылинки на пустом комоде с таким увлечением, будто меня рядом и не было. Я тоже решил себя чем-то занять, стал бегать взглядом, изучать уже давно набивший мозоль в глазу интерьер комнаты, который за эти годы выучил наизусть. И когда мой взгляд упал на шкаф, я вдруг вспомнил, что хотел Витьке кое-что передать, вскочил с дивана, достал оттуда старую спортивную сумку, стал выкладывать содержимое перед ним на диван, он озадаченно глянул на меня, нахмурился и пожал плечами.

Он спросил меня:

— Ты чего это?

А я всё вытаскивал из сумки всякие вещи и ответил:

— Носков тебе накупил. Где потеплее, где так, на лето. Сигарет побольше, не знаю, на всякий случай, вдруг там, как на зоне, типа, валюта или ещё что.

После этих моих слов он посмеялся в кулак и помотал головой.

— Не смейся, Вить, чёрт их знает там. Потом вот, бритвы, лезвий набрал, не знаю, если у тебя есть, можешь оставить, можешь выложить, сам разберёшься.

Я зарылся в сумку поглубже, внимательно в ней пошарился и подвинул её к нему.

— Остальное сам посмотришь, по мелочи всякие вещи, мыло, щётки, пасты, вот это всё. Да, точно, погоди.

Я выхватил у него сумку, открыл боковой кармашек, достал оттуда небольшой отдельный пакетик со всякими лекарствами.

— Тут корвалол, валидол, мало ли, от сердца, просто на всякий случай. Мама из аптеки дала, сказала, не дай бог, конечно, но может пригодиться. Парацетамолы всякие, нурофены, если вопросы будут, что и от чего, пиши, звони, я объясню. Всё.