Привет, заяц

Я присел рядышком, а между нами лежала эта моя сумка с припасами, Витька залез в неё рукой, глянул на неё ещё раз внимательно и улыбнулся по-настоящему, искренне, как умел только он, прямо как раньше, как улыбался мне всю эту холодную, но такую уютную зиму.

— Спасибо, Тём. А ты думаешь, я ничего себе не собрал?

Я знал, что он это скажет, замялся и ответил ему:

— Собрал, наверно, ты же не глупый. Я просто так, на всякий случай, вдруг чего пригодится. Мне так… Мне так будет спокойнее.

Не хотелось мне думать и гадать, возьмёт он с собой лекарства или нет, купит ли достаточно сигарет или захочет сэкономить. Пусть берёт, что посчитает нужным, я хотя бы знать буду, что не сидел сложа руки. И пусть я его обидел этой своей излишней заботой, поставил в неловкое положение, заставил его чувствовать каким-то босяком, попрошайкой, или каких глупостей он мог ещё себе напридумывать, плевать. В ушах у меня опять зазвенело от долгой давящей тишины, голова сама стала искать спасения в весёлых мыслях и воспоминаниях, я еле слышно усмехнулся, как дурачок, прокрутив очередную шутку у себя в голове.

— Чего смеёшься? — он спросил меня с любопытством.

— Да вспомнил момент из «Счастливы вместе». Про сигареты.

— И что там?

— Светка ушла из дома, стала жить отдельно. Лена пришла к Гене и сказала, что Света теперь будет бродить по помойкам и отдаваться за сигарету.

— Господи, — Витька засмеялся.

— Нет, нет, это ещё не всё. И вот потом Гена к ней пришёл на съёмную квартиру, принёс ей целую пачку сигарет, она его спрашивает, «Сигареты? Ты хочешь, чтоб я курила?» А он ей говорит, «Нет, я просто не хочу, чтобы тебе ради них пришлось… Короче, так мне будет спокойнее».

И тут я уже сам не выдержал и засмеялся, в секунду стал красным как рак, посмотрел на Витьку, сверкая своими зубами.

Он потрепал меня по голове со словами:

— Дурак ты, Тёмка. Ерунду всякую запоминаешь. Лучше бы уже двоечку бить научился.

А я смотрел на него и улыбался, и всё не мог свыкнуться, что его завтра здесь рядом уже не будет, не будет и послезавтра, и даже через неделю не будет.

Витька грустно прошептал:

— И как я целый год без этого всего проживу?

— Я могу тебе шутки по телефону пересказывать. Если ты хочешь.

— Ладно. Курить пойдёшь со мной?

— Пойду.

— Пошли.

Он достал из кармана олимпийки сигареты и вышел со мной на балкон, так на улице было свежо и прохладно, так тепло и сладко, в воздухе ещё витал лёгкий запах сирени под окном. Столько раз я смотрел, как он курил, как висел на перилах, как аккуратно сплёвывал на землю, но сегодня в каждом его действии было столько осмысленности, настоящего света и радости: радости, что он позволил мне всем этим насладиться ещё разок, прежде чем лишить меня этих сладостных воспоминаний.

— Я тебя спросить хотел, Вить.

— Что такое?

— Пока ты не уехал… Можешь меня курить научить?

Витька заулыбался, непонимающе на меня глянул и приподнял брови от удивления:

— А что, сам не разберёшься?

— Я не знаю. Страшно как-то. Вдруг ещё плохо станет. Ты-то опытный.

Он засмеялся и глянул на дверь, всё боялся разбудить мою маму.

— А тебе это зачем?

— Как ты хочу пахнуть. Пока тебя не будет.

Он окинул своим задумчивым взглядом спящий двор и достал из кармана пачку сигарет и зажигалку, положил на заляпанный засохшей краской железный подоконник и сказал мне:

— Держи. Тетрадку для конспектов-то притащил?

Я аккуратно достал из пачки сигарету, помял её с любопытством, поднёс к носу и принюхался. Нет, не такой запах совсем, наверно, зажечь надо. Я чиркнул зажигалкой, слегка дёрнулся от внезапного жара её пламени и поджёг папироску, держал её в руках и задумчиво уставился на Витьку.

— И чего ждешь? — он спросил меня и засмеялся. — Кури давай.

— А как там надо? Просто во рту держать или втягивать?

— Втягивать… — он прыснул смехом в кулак и весь покраснел. — Тём. Не издевайся. Бери и затягивайся.

— Да, точно, затягиваться, а не втягиваться. Я же не знаю, как там это всё.

Я осторожно поднёс сигарету ко рту, зажал фильтр губами, а сам всё не сводил с него взгляда, всё ждал каких-то подсказок.

— Давай, ну. Тяни.

И я затянулся, вдохнул этот дымный кипяток, всей гортанью ощутил горький привкус, будто сожрал целую горсть пепла, а потом у меня в груди будто разгорелся пожар, стал меня душить, отчего я закашлял и весь прослезился, бросил сигарету на подоконник и высунул свою красную морду в окно. А Витька всё хохотал, стыдливо прикрывал лицо руками, красный как рак, похлопал меня по спине, не то хвалил меня за мою комедийную сценку, не то помогал мне откашляться.

— Тёмка, ты как?

Я ещё раз прокашлялся, чуть лёгкие на пол не выплюнул, посмотрел на него слёзными глазами и дышал через рот, ответил ему:

— Нет. Надо было раньше начинать. Сейчас всё. Поздно. Я… Я не понимаю.

Он потрепал меня по голове и тихо произнёс:

— Дурак ты у меня.

Его рука скользнула по моему лицу, он легонько щипнул меня за щёку и прижал к себе, нежно приобнял и чмокнул в шею, и этим робким поцелуем убил во мне все неприятные ощущения и горечь на языке. И так мне не хотелось, чтобы он меня отпускал, я ненавидел саму мысль, что придётся потерять тепло его объятий, его жаркие прикосновения и ласковые вздохи за ушком, задумался об этом на секунду, и весь этот вихрь переживаний полез наружу через глаза и затянул всё вокруг мутной пеленой.

— Вить.

— М?

— Я всё время тебя спросить хотел. Извини, если обижу. Но ты ведь совсем другой. Ты же понимаешь, да?

Он шагнул назад, непонимающе посмотрел на меня, покачал головой и сказал:

— Нет. Не понимаю.

— Чего ты нашёл-то во мне? Мало, что ли, всяких… Просто думаю иногда, что мне с тобой так несправедливо повезло. Да на тебя даже девчонки эти смотрят и мне завидуют. Неужто сам не заметил?