Привет, заяц
Шрифт:
— А я никуда не тороплюсь. Вся ночь впереди.
Глава 9. "Болели два товарища"
IX
Болели два товарища
Последние недели две я в свободное время бегал по блошиным рынкам нашего города, всё искал VHS кассеты «Один дома», чтобы посмотреть с ним под Новый год, чтобы озвучка была, как у нас в детстве, думал, Витька это оценит. Чуть не умер от счастья, когда мама сказала, что уезжает на праздники к
Одним волшебным зимним утром я проснулся и обнаружил, что этот день наконец наступил.
Тридцать первое декабря.
Утренний мороз на балконе освежил мне голову, выветрил остатки томительного и такого приятного ожидания, на подоконнике лежала бабушкина сетка с мандаринами, наполняла мою комнату тёплым приторным душком, с кухни уже доносился мягкий запах варёных овощей для будущих салатов. И было это снежное дворовое море под окном таким бессмысленным и пустым, ни души, ни даже редких прохожих, лишь пара блохастых собак затерялись в промёрзшем лабиринте бежевых панельных уродин. Бархатное утреннее солнце таяло в мозаике окон девятиэтажки напротив, слепило меня, заставляло щуриться и так по-дурацки улыбаться в предвкушении сегодняшнего праздника. Ни снежинки в воздухе, ни облачка в небе, лишь сухой и трескучий мороз наполнял всё вокруг, нежно окутывал ледяным одеялом наш район, усыплял его рассыпчатой снежной присыпкой.
Я пришёл к маме в тихую и пустую квартиру, Джимми налетел на меня, начал слизывать талый снег с моих брюк. Мне не хотелось тратить наше с Витькой бесценное время вместе на такие глупости, как хождение по магазинам за продуктами и стояние в очередях, я сам сходил и купил всё по его списку, притащил домой и стал его ждать. Поглядывал на дверь, нервно теребил коробку с подарком.
За несколько дней до этого он с лёгкой усмешкой как-то сказал мне по телефону:
— Чего, будем с тобой праздновать Новый год так обычно и по банальному?
И я ведь мог подумать то же самое и согласиться с ним, только ничего плохого и глупого в таком «банальном» и тёплом праздновании я не видел, и после моего последнего грустного Нового года в Америке я это понимал, как никто другой.
Витька приехал через час, растормошил меня звонком в домофон, стоял в дверном проёме, покрытый снежным пеплом, в чёрной куртке, джинсах и в белом пушистом свитере, смотрелся в нём так по-доброму, так он отличался от привычного моему глазу военного наряда. Он скинул куртку, топтался в коридоре на одном месте, бегал взглядом, заливал меня смущённой улыбкой, шебуршал небольшой коробкой с бантиком, понимая, что сейчас мы с ним неловко обменяемся подарками и, возможно, кто-то из нас останется разочарован.
И начался наш с ним «обычный и банальный» Новый год.
— На счёт три, что ли? — он спросил меня.
Я кивнул, мы с ним сосчитали до трёх и обменялись коробками. По его приподнятым от удивления бровям я догадался, что он понял, что подарил я ему какую-то ювелирку. Тоже мне великая загадка, что ещё можно было сложить в крохотную бархатную коробочку? А я, как семилетний мальчишка, которому вручили ещё одну энциклопедию с динозаврами, с интересом и детским задором стал разрывать упаковку.
Внутри в глянцевой коробке, туго обтянутой сверкающей плёнкой, лежал полароид, я в недоумении уставился на Витьку, хлопал глазами и в тот же миг вдруг осознал, как же мне, оказывается, всё это время не хватало такой вот вещицы. Да, не было её у меня никогда, я особо и не фотографировался, но теперь-то, когда появилась, да я же только и буду, что щёлкать наши с ним волшебные моменты.
Буду бережно хранить снимки только у себя, в сейфе, под замком, чтобы никто не мог увидеть и случайно узнать о нашем с ним секрете. Как же это всё было осмысленно, и никаких слов и пустых объяснений не надо.— Витя… — я растерянно пробубнил. — Спасибо. Вау.
А он мне сказал:
— С Новым годом, заяц.
Так «банально и по-обычному», с ума сойти.
Он прильнул вплотную к моему дрожащему телу и нежно подарил мне ещё и свой горячий зимний поцелуй. Огонь его губ пылким жаром разлился по всему телу, приятно скрутил меня всего изнутри, наполнил праздничным светом и как будто даже ароматом мандаринов, пластиковым запахом дешёвой искусственной ёлки с рынка, искристым бризом Кока-Колы вперемешку с оливье.
А в голове у меня мелькнула мысль, что ведь сам он уже пользовался таким фотоаппаратом, я видел в его самодельном дневнике такие вот полароидные снимки с моментами из его жизни, с друзьями на природе, в школе, на соревнованиях всяких. И ведь он знал, что я буду им пользоваться, обязательно буду, сегодня же сфотографирую наши довольные новогодние морды за праздничным столом. И тут до меня вдруг дошло, где же он пропадал все эти дни, когда не мог со мной встретиться и всё ссылался на какую-то свою занятость и репетиции новогоднего бала в школе.
Подрабатывал где-то, добывал деньги мне на подарок, горбатился после школы. И оттого этот подарок ощущался таким особенно добрым, тёплым и драгоценным, и каждая фотография будет для меня стоить дороже любого замшелого эрмитажного полотна.
— А ты? — я спросил его и кивнул на коробочку у него в руках.
Он сорвал бумагу и достал из красного бархата белое переливающееся кольцо, на лице у него были и удивление, и умиление, и какое-то непонимание, словно ожидал он чего-то другого. Не в том смысле, что кольцо ему казалось дурацким подарком, а в том смысле, что, наверное, рассчитывал на какой-нибудь свитер или шапку, а тут вдруг что-то такое личное, даже интимное, серебряный кусочек моего сердца, что я наполнил для него своей пушистой любовью. Он покрутил кольцо в руках, с улыбкой разглядывал надпись «Спаси и сохрани», ловил яркие переливы света, поглядывал на меня и надел его на безымянный палец своей мощной правой руки, сжал её крепко в кулак и одобрительно закивал, кольцо сидело в самый раз, придавало его сильной ладони лёгкую нотку мужественности и какой-то даже брутальности.
Он тихо произнёс:
— Тёмка… Спасибо. Я ведь могу его всегда носить, да?
Я развёл руками и ответил:
— Конечно, ты чего спрашиваешь?
Я уже собирался открыть рот и хотел ему во всех подробностях истолковать замысел своего подарка, объяснить, мол, вот, смотри на это кольцо и помни обо мне, чтобы всегда эта железка была при тебе, и вдруг сам себя притормозил, осознав, что избыточные разжёвывания кувалдой моей глупости разрушат сказочную невесомость этого момента. И я промолчал. Порой это было лучшее, что я мог сделать.
И тут он как налетел на меня, как схватил за плечи и приподнял вверх, оторвал от пола на несколько секунд, я аж потерял дар речи, чуть не заорал, а сам смотрел в его счастливые улыбающиеся глаза, на его родную улыбку, тонул в его ямочках на щеках. Он опустил меня и крепко прижал к себе, к самой груди. Сердце моё ещё бешено колотилось от испуга и стало плавно успокаиваться, как только я ощутил жар его тела. Витин пушистый свитер слегка кололся и щекотал мне нос, но я и шелохнуться не смел, чтобы ни дай бог не спугнуть магию момента.