Привет, заяц

Витька поставил игру на паузу, отложил джойстик в сторонку и спросил:

— Которая на Химсорбенте работала и умерла в том году?

Я тихонечко вздохнул и ответил:

— Да. Мы с бабушкой в детстве всё время к ним ходили в гости, такие, знаешь, взрослые посиделки за столом по поводу и без, а дети там, где-то, бегают и играют. У всех, наверно, такое было. И мы с Женькой сидели у него в комнате, играли в черепашек, в Соника, в Мортал Комбат, в Червяка Джима.

Он покосился на нашу собачку и засмеялся:

— Теперь у тебя свой червяк есть.

— Мы с ним тоже так затаривались лимонадом, сухариками всякими, тащили всё в его комнату, салаты его мама готовила вкусные. Сидели так весь вечер, и знаешь, так погано было на душе, когда надо было домой уезжать, слов нет описать.

Я вдруг поймал в моменте мимолётной печали пару слезинок, прикусил губу и захотел уже отвернуться в сторону, но подумал, что перед ним-то мне стесняться нечего, совсем я уже не боялся показывать ему свои эмоции.

Набрал полную грудь воздуха и продолжил дрожащим голосом:

— В том году, когда маму его увидел…

И вдруг я не выдержал, глаза будто сами предательски сомкнулись, вышибли между век пару слезинок, и я поскорее отвернулся от него.

Он подполз ко мне, приобнял легонько, всё пытался мне в глаза заглянуть и сказал:

— Да ну чего ты, Тёмка? Растрогался совсем.

— Прости.

— Хочешь, давай выключим нафиг, уберём тут всю жратву, пойдём уже со мной салаты готовить? Потом на ёлку сходим?

Я помотал головой и тут же выдавил из себя натужную улыбку:

— Нет. Не надо, ты что.

— Точно?

— Точно.

Он пожал плечами и сказал:

— Ты раз так по Женьке скучаешь, так встреться с ним разок, поиграйте вместе, как раньше, как в детстве. Хочешь, меня позови, хочешь, не зови.

Я тихо вздохнул и пробубнил:

— Да не придёт он. Ему уже двадцать два или двадцать три, работает вовсю, жена, дети, ипотека. Какие ему игры? Это раньше было всё, а сейчас… Сейчас уже ни тёти Аллы, ни Женьки, ни посиделок наших.

— А как же сега?

Я кивнул с улыбкой и сказал:

— Вот только сега и осталась, да. Как будто…

Я вдруг тяжело вздохнул и еле нашёл в себе силы закончить предложение:

— Как будто замерло всё в этой игре, ждало меня все эти годы, сейчас нажму на кнопку, и этот кролик из «Приключений Мультяшек» сорвётся с места, побежит, и всё опять пойдёт как надо. Не знаю я, как тебе объяснить.

— Ну ты завернул, конечно.

Планов на эту ночь мы с ним особых не строили, разложили скрипучий стол-книжку в зале перед телевизором, и Витька начал готовить салаты, а я помогал чем мог. Бегал по кухне, суетился, подавал ему всякие приборы, продукты, тарелки, изредка поглядывал в окно, провожая взглядом последний в этом волшебном году закат. К готовке я себя подпускать боялся, он с этого хохотал, не уставая поражаться моей беспомощности.

В перерывах он бегал на балкон курить, а я таскался за ним, как хвостик. Он стоял с сигаретой в руках, вдумчиво смотрел на меня под звук ранних салютных залпов во дворе, заглядывал прямо в душу, ничего не говорил, но выглядел так, будто был счастлив находиться со мной рядом. Я дрожал от холода, пытался согреться его тёплым присутствием, робко подошёл к нему и прижался к его горячему телу, а он стоял и не двигался, даже не оборачивался, словно дразнил меня, безмолвно спрашивал, ну и что же ты будешь делать, а? Ледяными руками я прикоснулся к его тёплому животу, меня будто ударило током, жар молнией разлетелся по всему телу, подарил мне волну мурашек, согрел каждую мою клеточку, но лишь на короткое мгновение. А Витя взял и приобнял меня одной рукой, прижал к себе, стараясь выдыхать дым в другую сторону, чтобы не попасть на меня.

— Стоишь тут, дрянью со мной этой дышишь.

Он рассказал мне, как наврал родителям, что пошёл справлять Новый год к друзьям, к Олегу со Стасом, у них там как раз у кого-то на квартире намечалась вечеринка. Они обещали его прикрыть. В случае, если его родители позвонят, соврут, что он был с ними. И на душе мне от этого стало спокойнее, я со странным восхищением смотрел, как он весь вечер хозяйственно носился по кухне, наполнял наш новогодний стол салатами, закусками всякими, аккуратно всё сервировал.

И снова фантомное ощущение нашей с ним семейности меня обожгло в самое сердце, заставило съёжиться и принять суровую реальность. Не были мы с ним семьёй, не жили мы с ним вместе, просто отмечали Новый год, и нечего было себя обманывать. Может, когда-нибудь что-то у нас и получится, но сейчас рано ещё представлять, что мы с ним жили вдвоём, как семья, как бы нам обоим этого ни хотелось. Это ощущение домашнего уюта в моём сердце растаяло в ту же секунду, и я старался отвлечь себя вечерним видом из окна, этими розовыми снежными морями в каменных сумерках. Пустой белый двор заскучал, выглядел так уныло и одиноко, но по-своему празднично, а за окнами в доме напротив рассыпалось разноцветное драже зажёгшихся огоньков, и вся девятиэтажная уродина превратилась в одну большую каменную гирлянду на фоне мрачного, утопающего в слабой метели сумеречного пейзажа.

— Заяц, — он окликнул меня, возник из ниоткуда во мраке нашей кухни, я дёрнулся и оторвал взгляд от холодного окна. — На, шубу попробуй, настоялась уже, вроде.

Он протянул мне маленькую ложечку с розовым майонезным желе, не выпускал её из рук, кормил меня, как маленького. Во рту взорвался этот сочный домашний вкус, он отозвался в моём теле приятными солоноватыми волнами, лёгким овощным ароматом и его трогательной заботой, знал ведь, что я эту шубу под Новый год обожал больше всего на свете. Витя облизал ложку и задумчиво смотрел на меня, ловил мою реакцию, играл бровями, спрашивая взглядом, понравилось ли мне.