Синие звезды

– Зато сладости не прилипают, — желая поддержать, произнесла принцесса первое, что пришло на ум. Тут же испугавшись, что сказала глупость.

Но девочка лишь рассмеялась в ответ.

Они говорили и смеялись. Кто-то общался с ней, и не считал ее странной.

У Летеции снова появилось ощущение, что все происходящие сон, но впервые за много лет, этот сон не был кошмаром.

– Его же специально тебе подарили! — воскликнула девочка, таща Летецию к тому месту, где рядом с шутом собралась толпа зевак.

Летеция без особо желания тащилась за своей новой подругой. Она впервые в жизни обрела человека, которому она была интересна, и не хотела его потерять.

Хуже всего было то, что среди зевак стоял краснощекий Серж. Мальчик приметил Летецию, и в его глазах заиграл задиристый огонек. Он было двинулся к ней, но затем, что-то вспомнив, раздраженно фыркнув, остановился, вновь переключив внимание на шута.

Шут был карликом с рябым, покрытым язвами лицом, и смотрящими в разные стороны косыми глазами.

На его руках были надеты цветные перчатки, но в том месте, где они соприкасались с шутовской мантией, и оголялась кожа, были заметны следы старых ожогов, словно кто-то кидал в него раскалёнными углями.

Зеваки бросали в него лежащие на столе оранжевые мандарины, от которых шут с ужасом уворачивался, закрывая руками лицо.

– Они же не горячие, дурак, — смеясь, крикнул ему кто-то.

Но шут лишь ответил полным ужаса взглядом.

– Давай тоже кидаться в него! — дернув принцессу за рукав, смеясь, произнесла девочка.

– Но ему же страшно, — попыталась возразить Летеция.

– Так поэтому же и весело, — не поняв, возражений, ответила девочка.

И взяв со стола несколько мандаринов, она с силой швырнула шуту в лицо. Шут, издав похожий на бульканье крик ужаса, не удержался на ногах, и, зашатавшись, шлепнулся на пол, а на его глазах выступили слезы.

Послышался дружный смех. Летеции стало не по себе.

— Энсфена, — донесся до них резкий женский голос.

— Мама зовет. Как всегда в самый интересный момент, — недовольно фыркнула девочка. — Я на секунду.

И она двинулась к стоящей в другом конце зала полной женщине в красном платье.

Никос, закрыв глаза, провалился в старое, как дым, воспоминание.

Играла тихая мелодичная музыка. Был один из тех немногих дней, когда после бегства из дворца, он был по-настоящему счастлив. Они небольшим кружком самых близких друзей находились в поместье лордов Левенсов, где собравшись в главном зале, играли в жмурки.

Это игра была невероятно популярно в среде аристократов в последние годы правление его отца короля Виогана. В отличие от традиционной игры, в ней водил не один, в ней водили все. Поймавший должен быть на ощупь определить пойманного.

«Взрослые идиоты ведете себя, как дети», — как-то подражая голос их наставника, смеясь, охарактеризовал эту игру Шарль де Левенс.

До Никоса, двигающегося на ощупь, донесся звонкий голос Флоры, столкнувшейся с одним из друзей:

– И кого же я поймала? — смеясь, произнесла она, трогая руками схваченного человека.

– Свою смерть! — зловеще хохотнув, ответил незнакомый Никосу голос.

Флора вскрикнула и с шумом рухнула на пал.

Кинжал с короткой ручкой торчал, воткнутый ей в грудь, а из-под него фонтаном била бордово-красная кровь.

Зловеще глядя на друзей, ухмыляясь через прорезь карнавальной маски, рядом с бездыханным телом Флоры стоял весельчак ночи. Он качнул в сторону головой, колокольчики с удаленными из них язычками беззвучно задергались в такт его смеху.

Позже никто так и не смог ответить, как весельчак попал внутрь дома, обойдя стражу.

– Это подарок его величества Карла своему непутевому братцу. Своей жизни ты лишишься тоже, а пока он отнял у тебя самое дорогое. Разве это не весело? — и весельчак ночи истерически захохотал.

Флора лежала на полу. Лицо, слегка побледневшее, было все еще таким же красивым, как и в день их знакомства, создавая ощущение, что она просто прилегла вздремнуть. Если бы не торчащий из груди нож.

Словно почувствовав неладное, в соседней комнате навзрыд заплакал Франц.

Ошеломленный Никос встретился взглядом с ярко-ярко-синими-глазами смиренно стоящего в углу слуги. Этот взгляд ему запомнится навсегда.

Из воспоминаний Никоса вырвал чей-то бубнящий голос.

Одетый в меховую накидку посол Иннатской империи с сильным акцентом передавал просьбу императора.

— Вы, последняя надежда нашего народа, ваше величество, — закончил свою речь посол.

Никос обратил взор на сидящего рядом главного ляонджу:

– Проследи, Герман, чтобы наши полки вступили на земли императора, и пусть казначей передаст послу столько драхм, сколько потребуется императору для покрытия их ближайших расходов.

Главный ляонджа склонил голову.

– Мы должны помогать слабым. В противном случае, что подумают о Вистфалии? — прокряхтел Никос.

Тысячи коллег и бездомных, и просто людей, задыхающихся без лечения от Синей чахотки, в благоверном трепете прочтут о щедрости его величества. Но эта щедрость, разумеется, была направлена не по отношению к ним. Вистфалия может помочь кому угодно, но только ни тем, кто живет в самой Вистфалии.

Летеция приметила, что Энсфена вернулась, но вместо того, чтобы подойти к ней, она, отойдя в сторонку, о чем-то болтала с Сержем.

«О чем они вообще могут говорить?», — не понимая подумала принцесса, ощутив недоброе предчувствие.

Она незаметно двинулась в их сторону. До нее донесся звонкий голос Энсфены:

– А я ей такая, не парься, у всех есть свои комплексы, — скорчив гримасу, произнесла девочка. — Да даже если у меня не будет ни одного зуба, я буду в тысячу раз лучше нее!

Раскрасневшись сильнее обычного, Серж расхохотался.

– А еще представь, она всю дорогу дрожала, как осиновый лист, и отвечала невпопад на мои вопросы. Ты представляешь, она и вправду думает, что может быть интересно с ней! Интересно, с ней!
– последние слова девочка выплюнула, еле сдерживая приступ смеха.

– А я говорил, она не поймет, что над ней издеваются, — с чувством собственного превосходства произнес Серж. — Она слишком глупая для этого.

– Мне кажется, она тоже боится мандаринов, как и тот дурак, что ей подарили, — хохотнув, ответила Энсфена.