Стачколомы
Шрифт:
Приятель с первого этажа, Степка, познакомился с женщиной из соседнего дома и приходил к ней, пока ее муж был на работе. У женщины был сын Леша, разбитый параличом, мычащий, дергающий головой и вращающий глазами. Леша сидел в инвалидной коляске, лицом к окну, пока Степка занимался сексом с его матерью. Так он будет сидеть тихо, говорила женщина, а если откатить в кухню или коридор, начнет стонать и крутиться. Женщина просила Степку помочь ей помыть Лешу. Степка раздевал его, вытаскивал из коляски и опускал в ванну с теплой водой. Леша крутился в его руках, мычал и озирался, и женщина успокаивала его ласковым голосом. Затем Степка усаживал Лешу на деревянную скамеечку поперек ванны. Женщина спускала воду, окутывала сына махровым полотенцем и обтирала. Просила Степку помочь одеть
Никита, школьный приятель, приглашал к себе музыкантов, дав объявление в интернете о создании рок-группы. Музыканты устраивали джем-сейшены в гостиной, где в деревянной кроватке лежал трехмесячный сын Никиты. Ребенок так привык к громкой музыке, что не тревожился и крепко спал. Жена возилась на кухне. Однажды по объявлению пришел гитарист. Они поиграли немного, и Никита предложил гитаристу кофе. Тот кивнул. Никита вышел на кухню, но через минуту вернулся, уточнить, сколько ложек кофе и сахара. Гитарист стоял возле кроватки, слегка сгорбившись, и щупал пальцем мягкое, не обросшее костью темечко малыша. Никита оттолкнул его. В комнату влетела жена Никиты и узнав, что произошло, набросилась на гитариста и расцарапала ему лицо.
Автобус ждал на кругу, в десяти минутах ходьбы от дома. Пока они шли, отец курил, а он грыз семечки. На плече — удочка; в руке — зеленая сумка с садком и рыболовными снастями. Там, где работал отец, были озера, в которых плавали огромные карпы. Он просыпался в пять утра, умывался и шел с отцом, чтобы порыбачить и натаскать полный садок больших сверкающих рыб. Когда они выходили на круговой перекресток, тут уже стояли несколько рабочих. Постепенно подтягивались остальные. Ко времени прибытия автобуса все рабочие были в сборе, кто дымя сигаретой, кто сплевывая на асфальт черную семечную шелуху. На противоположной стороне стоял тот, кто приходил сюда раньше них, и ждал, кивая гривастой головой и раздувая губы. «А… Регулировщик… Гаишник… Патруль...» - говорили рабочие. Было раннее утро и когда на дороге появлялась машина, мчась по влажному от ночной мороси асфальту, гривастый оживлялся: издавал губами неприличные звуки; размахивал руками, и правая вертикально застывала, тыча в небо указательным пальцем; упирал руки в жирные бока и крутился, надувая щеки и чмокая; сводил брови в притворно-сердитом нетерпении. Все, что он делал, было рассчитано на рабочих. На вид ему было лет пятьдесят. Он был похож на клоуна, но рабочие никогда не смеялись над ним.
Они стояли на ступенях первого этажа. В подъезд вошел отчим. Толкнул его плечом: ты мою дочурку не обижаешь? Нет, все нормально, сказал он, продолжая держать ее в объятиях. Смотри, а-то у меня есть привычка: тем, кто мою дочурку обижает, яйца отрываю!
Невысокого роста, сбитый таджик с косящим левым глазом и щетинистыми руками. Мать любила его, и когда Оксана говорила, что отчим ненавидит ее и брата, мать кричала и шикала: ты не понимаешь, он классный мужик!
Они снова поругались, Оксана с отчимом. Оксана закрылась в ванной, а отчим колотил в дверь и орал, что если ей что-то не нравится, она может пойти на могилу отца и пожаловаться! Она рассказала об этом матери. Она плакала весь день. И мать — ей было сорок два, таджику тридцать шесть - сказала, что поговорит с ним, но ты, дочь, должна понять, я много в жизни ошибалась и выбирала не тех, я сейчас не о твоем отце говорю, его я любила, а вот со Славкиным сама не знаю как получилось, ну и намучилась я с ним, с его пьянством, а сейчас просто хочу быть счастливой, ты уже взрослая, должна понять, он непростой, он сложный, все мужчины сложные, и нужно выбирать и видеть, чего в нем больше, хорошего или плохого, а он, послушай меня, он хороший мужик, не пьет, копейку в дом приносит и к тебе с братом хорошо относится, да-да, а то что покричит так это ничего бывает восточный человек зато мне с ним хорошо и проблемы он решает и я люблю его очень люблю пойми меня если уж мы так разоткровенничались
имею я право на личное счастье после всех моих мытарств имею право на семью ведь я всю жизнь этого хотела но все не складывалось не везло понимаешь дочь и вот теперь встретила и полюбила и не хочу потерять пойми меня пожалуйста.– Тебе понравилось?
– Мне нравится все, что ты пишешь.
– Серьезно?
– Да! Я что, вру?
– Не знаю.
– Зачем мне врать? Мне реально нравится! Но они, твои рассказы, какие-то…
– Какие?
– Какие-то мрачные... И не все понятно.
– Что тебе не понятно?
– Зачем ты всех изображаешь — такими... Хм… Жестокими.
– Не правда! Ты, Ксюшенька, невнимательно читаешь!
– Внимательно! Все у тебя мрачно как-то! Есть же позитивные стороны в жизни!
– Есть, конечно, кто спорит.
– Ну вот! А у тебя, один — бродяга, второй — босяк, третий — маньяк какой-то…
– А говорила, что нравится. Вот все вы, девчонки, такие, нет вам веры!
– Кто это — все?
– Ну, в смысле, женская натура такая.
– Я — не все! И про всех мне, пожалуйста, не говори! Тоже мне, знаток женской психологии.
– Не злись.
– Шуточки твои!
– Тебя в колледже не спрашивают, почему ты на пары не ходишь?
– Спрашивают. Но я с девчонками договорилась, они в журнале меня не отмечают. А семинары только со следующей недели начнутся. А ты что, переживаешь, что меня отчислят?
– Да нет...
– Ну, я могу и на пары пойти. Завтра, например. Вместо того, чтобы с тобой тут, как моя мама говорит, в кровати кувыркаться.
– Ого. Это твоя мама так говорит? Она что, знает, что ты вместо колледжа ко мне приезжаешь?
– Ну может и не знает на сто процентов, но догадывается. Она ж не дура! Я утром продукты из холодильника беру, думаешь, она не замечает?
– А… Ну да… А отчим что?
– А что — отчим? Она с ним поговорила и он заткнулся. К тому же продукты она покупает, а не он, и я ей говорила, что для тебя беру.
– Бляха! Так и сказала?
– Да не нервничай! Она же знает, что ты не работаешь, зятек блин!
– Ну пожрать-то у меня есть!
– Что у тебя есть? Холодильник пустой. Если бы не курица, которую я для тебя дома тырю каждое утро, с голоду бы помер.
– Не преувеличивай! Мать покупает все-таки.
– Покупает… Только ты ее достал, что на работу никак не устроишься, вот она и перекрыла тебе кислород.
– Зато ты меня спасаешь, солнышко! Мама, кстати, очень хорошо к тебе относится. Недавно сказала даже…
– Что сказала?
– Что такому оболтусу как я крупно повезло встретить такую девушку как ты.
– Так и сказала?
– Было дело… Мозги мне опять промывала насчет работы, время идет, говорит, а я ни в зуб ногой.
– Все правильно говорит!
– О! И ты туда же!
– Когда она, кстати, придти должна?
– Как обычно. К шести. Так что у нас еще есть время.
– А если раньше, как на прошлой неделе, помнишь?
– Я дверь изнутри закрыл, не переживай. В неглиже тебя больше не застукает.
– В чем?
– В неглиже.
– Не-гли-же?
– В смысле — голой. Голой, понимаешь?
– А… Понятно. Ну, извините, мы университетов не кончали и столько книжек, как вы, сударь, не читали.
– Ничего. Все впереди, солнышко.
– Вот спасибо!
– Слушай. Ты говорила, что тебе мои тексты нравятся, а потом выяснилось, что не очень. Может и с сексом так?
– Как - так?
– Ну, типа говоришь, что все тебе нравится, а на самом деле…
– Ты дурак?
– Просто спросил!
– Ох и дурак бля...
– А че такого! Нормальный вопрос!
– Еще скажи, что я оргазм имитирую!
– Не знаю…
– Че ты не знаешь? Дурбецало блин! Я вначале говорила тебе, как есть, - не то что-то, а теперь, когда все наладилось, тоже говорю как есть. Нафига мне врать? И нафига ты эти тупые вопросы задаешь не пойму!
– Они не тупые!
– А какие? Умные?
– Ладно. Проехали.
– Вот именно. Проехали.
– Еще кофе будешь?