Стачколомы

Впереди — Днепр. Многоэтажки Левого берега. Мост. Подъемные краны. Девочки смеются. Ярик разрывает пакетик с орешками, и они берут орешки, жуют, запивая бирмиксом.

Они сидят на кусках целлофанового пакета, разложенных на траве, и позади — Лавра. Золотой купол. Белые стены. Голубые арки. А внизу — под склоном — аллея, по которой идут, фланируя, люди, много людей, молодые парочки, держась за руки, взрослые пары, мужчины и женщины с детьми, останавливаясь и глядя в сторону реки, начинающейся внизу, за бесконечными тропками, теряющимися в густых зарослях, в смыкающихся, тесно и беспорядочно запрудивших склон деревьях, - глядят, беседуют, идут дальше.

Вы были в пещерах, спрашивает Ярик, - они тут, под нами, - и Лера, самая бойкая, говорит, что нет, она не была, а Кристина — да, ходила с родителями, жуть, темно, заблудиться можно, вокруг мощи, лампадки, тетеньки-странницы, которые не в себе — юродивые, уточняет Даня, - да-да, юродивые, затаились в углах ни живые ни мертвые и страшно к такой подойти, не известно, что ей в голову ударит. А ты Люба? Нет. Я не была.

Даня с Яриком — после пива — говорят: мы скоро, - и спускаются вниз, сбегают по склону, такому крутому, такому ухабистому, что дыхание перехватывает, и — дальше, по аллее, - в чащу, где — асфальтированный пятачок, окруженный кустарником, внутри две лавочки, тупым углом, пустые, в пыли и листьях, и за пятачком, став за деревьями, - отливают: ну наконец-то, после пива всегда так.

Как тебе девчонки, Дань? Зачотные. Если что — Кристину я себе беру. Ага. Губа не дура! Че, Лера тоже ниче так, и мне кажется, она с тобой бы не прочь, Ярик. Хуй его знает. Посмотрим. Слыш, Ярик, откуда они вообще взялись там, на акции? Я так и не понял, честно сказать, вроде — Толика знакомые. Мне Лера сказала, что он им по сто рубасов дал, чтоб они пару часов постояли. Флагами поразмахивали. А им по ходу деньги нужны. Та да, говорит Даня, а кому они не нужны?

Вернувшись на склон, видят — бирмикс закончился. И пиво на исходе. Две банки осталось. И Ярик идет в гастроном, небольшой такой гастроном возле гостиницы «Салют», и они ждут его, и пока он идет — туда и потом обратно, с набитым банками и пакетами с чипсами кульком, - он думает: эта Люба.… Он как будто ее где-то видел. Как будто знает ее, - только вот откуда, где, при каких обстоятельствах? И совсем она какая-то потерянная, и тоже, видать - или ему так только кажется, - знает его, видела где-то, или ей только показалось, или — ему, Ярику, показалось. Чушь, бред какой-то, бурчит он и поднимается по склону с тяжелым звякающим кульком.

Ох. Как же меня радаки достали, говорит Лера. Только об одном мечтаю: закончить школу и свалить от них. Че, мать напрягает, спрашивает Кристина. И мать и отчим. Все, короче. С учебой, с оценками. Мозг выносят. Классная с мамой часами по телефону трындит, типа: ваша Лера ленится и уроки прогуливает. Мать мне потом дает жару. Отчим тоже подпездывает. А как ты хотела, Лер? Когда мы с уроков всем классом свалили, помнишь какой кипишь был? Помню, конечно, это я тогда всех и подбила. Только мать, об этом не знает. Иначе — вообще б убила!

Знакомые ничего не знают да и не надо им ничего знать. Только Кристина, Люба — нет. Люба замкнутая и себе на уме, вот и сейчас — молчит себе, как ты ее не шевели, в своих мыслях, и что это за мысли не поймешь. И про парней не хочет говорить, и она, Лера, могла бы ей рассказать, но чувствует — лучше не надо, какая-то она странная, да, пока — не надо. А Кристине — можно, она сама готова рассказывать, и про своего Сережу и про Айдера, который в Крыму, познакомил ись позапрошлым летом, когда они приехали туда в плацкарте, Лера и Кристина. Загорали на пляже и тут — они, Айдер и второй, Гена, кажется, с угревой сыпью на подбородке, он ей стразу не понравился, а вот Айдер — да, симпатичный, общительный, и шутит вроде как резко, нагловато, но без перегибов. Но он сразу к Кристине, сел рядом на песке, а Кристина лежит на полотенце, очки на лбу, поворачивает к нему лицо и хихикает, волосы собраны в хвост и лоснятся, еще не просохли от воды, и капельки на теле, на лопатках и в ложбинке позвоночника. Лера тоже на него поглядывала, но чтоб не выкупил, и этот Гена, он стоял справа от нее, не решаясь сесть на песок, тоже что-то говорил, но тихо и не в тему, и она подумала: хм чего же этот наглый так явно клеится к Кристине?

Вечером Айдер и Гена зашли к ним в гостиницу и предложили погулять, но Лера не пошла, сказав, что плохо себя чувствует, и она действительно плохо себя чувствовала, видимо, долго была на солнце, и Гена был вроде как разочарован, а вроде как и нет. Будто и не рассчитывал ни на что. И она подумала: правильно, что решила не идти. А Кристина пошла. Пока парни ждали на улице, достала косметичку и давай марафет наводить. Кисточка для бровей звякнула о туалетный столик. Лера ей: да не спеши ты так, никуда он не денется, запал он на тебя, подруга!

Когда вернулись в Киев, он Кристине все время звонил, а потом она снова — в августе — в Крым поехала, уже без Леры. Сказала: у него свой ресторан в Судаке, на берегу моря. И прошлыми летом тоже к нему ездила, а Лера все лето на даче просидела, куда ее родители, мать и отчим, отволокли вместе с Лешей, младшим братом, потому как: извини, дочь, с деньгами туго, в этом году без моря.

Там уже Катя ее ждала, соседка, и парочка знакомых пацанов, которые каждое лето на даче. Они встречаются с пацанами возле плит, сложенных на пустом участке, или в лесу, где Лера гуляет со своим доберманом, миролюбивым и заторможенным Джоджи, который и не похож-то на добермана, ни по темпераменту, ни внешне. Когда был щенком, его пожалели и не стали купировать ни хвост, ни уши. Лает-надрывается, если кто-то по улице идет или в калитку заходит, а если отпустить — лезет играться. Не охранник, а одно название.

Пацаны приходят к Кате, и они сидят на летней кухне, - или к Лере, на второй этаж, где комната-мансарда. Пацанам уже за двадцать, и ведут они себя с девчонками, как с малолетками, отпускают шуточки, особенно если бухие, а они часто по вечерам бухие. Затариваются возле кооператива «Магнит» водкой, портвейном, пивом, чипсами, сигаретами. Девчонкам покупают вина, пива или джин-тоника. Предлагали водку, но они, конечно, отказались, и ни разу с пацанами водку не пили, хотя вином и пивом бывало нормально накидывались.

«Мне нравится мое тело, но не нравится мое лицо. На кого я похожа? На маму, конечно… Только у мамы, после меня и Славика, фигура уже не та... Но отчим ее любит, это точно… Мама в молодости, на фотографиях, красивая, и в купальнике и в обтягивающем платье, где они с отцом. Но может это и не так важно — внешность? Хотя нет, важно, конечно… Но внешность все-равно уходит, исчезает куда-то после семейной жизни, после родов. Многие женщины ненавидят своих детей за это. Никогда не скажут. Не признаются. И если бы меня спросили, хочу ли я детей, - ох, не знаю, что бы я сказала… Сейчас - сто пудов нет. Хоть мне уже семнадцать и девчонки рожают в моем возрасте. Отдаешь им все, силы, чувства, молодость, а потом оказывается, что ты им не нужна, такое тоже бывает… А потом еще — мужчины! Этим тоже себя приходится отдавать, и от них — уж точно никакой благодарности! Думают, женщина может себя вот так вот растрачивать направо и налево, как они себя привыкли растрачивать, сел на уши, вставил и пошел дальше, не понимают, как это для женщины — решиться, выбрать, что это не так, как у них… Вот тебе и любовь! Полюбишь, а потом о тебя еще ноги вытрут. А может и нет никакой любви вообще? Выдумка? Химическая реакция? Вот мама и отчим — это любовь у них что-ли? Может с его стороны и да, а с ее — точно нет. Как-то разговорились и она такое сказала, я до сих пор в шоке. Будешь выбирать мужа, говорит, смотри на его причиндал и доходы. И когда я засмеялась, как дура, продолжила: смешного тут, Лера, ничего нет, романтика, любовь, конфетки-цветочки, — все это у тебя будет, но мужей не так выбирают, семья это не романтика, а проза жизни, и если потерять голову, ничего путного не выйдет».

В мансарде светло. Плакаты на стенах: лицо Джонни Депа в темных очках, «Грин Грей», Дикаприо, «Иванушки Интернейшнл», «Тейк Зет». Магнитофон — красный однокассетник «Саньйо» — на подоконнике. Два столбика кассет, косметичка и стопка журналов на столе. Овальное зеркало в резной оправе. Возле противоположно стены — кровать, на которой они часто лежат с Катей и слушают музыку: «Мумий-Тролль», альбом «Морская», «Иванушек», альбом «Тополиный пух», Земфиру, первый альбом и «ПММЛ», саундтрек из фильма «Грязные танцы», сборник Дискотека 2000-х, №1 и 2. Если им хочется послушать песню еще раз, Лера ставит магнитофон на колени или в проседающую мякоть кровати и щелкает кнопкой перемотки. Некоторые песни, например «Хочешь» Земфиры или дурацкую «Батарейку», они слушали помногу раз, пока те им не надоели.

Мансарду обустроили этим летом. Раньше тут был заваленный рухлядью чердак и Лера спала внизу, в комнате с младшим братом. Наклонные доски пахнут древесиной, местами проступили янтарные капельки смолы.

Защелкнув карабин на ошейнике Джоджика, идут в лес по проселочной дороге, отороченной кустарником и высокой, буйно разросшейся за весенние месяцы травой. За линией участков дорога расходится, и одна ее часть вплывает в обнесенные кукурузным частоколом поля, упираясь в далекую череду рослых кленов у трассы, а другая огибает окраинные дома и врезается в лес, становясь бледно-коричневой, пыльной, усеянной сухими хвойными иглами, шишками, свалявшейся листвой.