Стачколомы

Все это время мы - я, Толик и Ярик - стояли в метрах десяти, вместе с Барчишиным, его сожительницей, сухопарым и кондукторшей. Будучи уволенным, Барчишин не принимал участия в переговорах, но как только замдиректора скрылся из виду, рабочие обступили его: правильно ли они, по его мнению, поступили? Затем — спросили и нашу точку зрения. Все верно, сказали мы. Все пучком, сказал Барчишин. Пусть выплатят зарплату полностью или — пошли нахуй!

В 14.00 Толик поехал в Шевченковское депо, где тоже была забастовка. Там находились Глеб с Владом.

Мы с Яриком вышли за территорию, побродили по улицам, а когда вернулись, Барчишин сказал, есть проблема: пидоры, предатели, стачколомы. Не среди рабочих — тут люди надежные, - но среди водителей маршрутных такси. Их стоянка находится за трамвайным выгоном, попасть туда можно с улицы.

Мы отправились туда — я, Ярик, Барчишин и пара механиков. Обогнули депо и подошли к распахнутым стальным воротам. Справа — желтая будка СТО, пирамиды покрышек по сторонам, слева — под навесом — ряд оранжевых маршруток.

Двое водителей уже находились здесь и беседовали с маршрутчиками. Те собирались выйти на маршрут. Хотя, как сказал Барчишин, вчера было договорено, что маршрутчики поддержат рабочих. Что могло случиться за ночь? Трое маршрутчиков стояли возле своих заведенных машин, остальные сидели в кабинах. Барчишин и два механика подошли к ним. Теперь рабочих было пятеро — Барчишин, два механика и два водителя. Разговор шел на повышенных тонах. Маршрутчики объясняли, что у них другая система начисления зарплаты — от выработки. Барчишин напирал на чувство рабочей солидарности. Одного, самого голосистого, прижали к машине. Он краснел и сжимал кулаки. Барчишин обратился к нему: помнишь вашего, который вчера начал возникать? Маршрутчик замолчал и посмотрел на Брачишина рассеянно и тревожно. Барчишин сказал что-то тихо, мы не расслышали. Маршрутчик пробормотал что-то в ответ и поплелся к маршрутке, сел в кабину и заглушил мотор. Остальные двое последовали его примеру.

Мы оставили одного механика тут, следить за обстановкой, а сами пошли в депо. Барчишин уехал по каким-то делам. Сказал, что вернется к девяти вечера.

По дороге второй механик заметил, что маршрутчик, который вчера выебывался, все еще сидит там, где сидел. Барчишин, наверное, все вам рассказал… Нет, удивился я, он ничего такого не рассказывал! Наверное из осторожности, но мы-то вас знаем, пацаны, весело сказал прыщеватый водитель, стриженный ежиком. Вчера вечером, продолжал механик, когда мы сообщили маршрутчикам о забастовке, один из них начал бузить. В двенадцатью ночи, когда он сдавал смену, мы подкараулили его на стоянке. Он запарковался, вышел из машины, увидел нас и кинулся бежать. Мы погнались за ним. Прижали к забору. Он отключился почти сразу, получив сапогом в челюсть. Она так клацнула, усмехнулся механик, я подумал — сломали нахуй. Маршрутчика ополоснули водой и потащили в боксу через въездную площадку. Он пытался что-то проговорить, двигал челюстью и раскрывал рот, но кроме глухого урчания ничего не мог из себя выдавить. Остальные маршрутчики об этом не знают и думают, что их товарищ просто не вышел на работу.

Барчишин вернулся около 21.00 и сразу, вместе с механиком, повел нас в боксы. Через зал, где над смотровыми ямами высились трамваи. Через мастерские, заставленные столами и коробками с рабочим инструментом. Мастерские представляли из себя несколько отсеков, разделенных кирпичными стенками. Один, крайний справа, вел в складское помещение. Тут были старые кресла, коробки управления, куски обшивки, ржавые колеса, ящики с подшипниками и болтами.

Следующая дверь вела в подсобку.

Барчишин щелкнул замком.

Стачколом — черные штаны, голый сухощавый торс, вздувшиеся вены - сидел в углу на деревянном стуле. Вчера его куртку и рубашку порвали. Лохмотья валялись где-то в боксах. Худая спина изгибалась дугой, позвонки выпирали. Увидев нас, он выпрямился. Свет из открытой двери залил подсобку. Стачколом прикрыл глаза пальцами. Температура была ниже комнатной. У стачколома распухла нижняя часть лица, была разбита губа и заплыл один глаз. Он медленно встал. Как ты тут, братишка, спросил Барчишин. Стачколом не двинулся с места и молчал. Барчишин подошел к нему. Ну, поостыл немного? По телу стачколома периодически пробегала дрожь. В комнате стояло несколько ящиков с запчастями. Помимо стула, на котором сидел стачколом, были еще два, сломанные, сваленные в углу. На торчащем из стены гвозде висела цепь. Стены были до половины зеленые, до половины белые. С потолка извивался оголенный провод. Механик стал рядом с Барчишиным. Пойдешь к своим и скажешь, что вы — с нами, сказал Барчишин. Ну? Че молчишь? Барчишин ударил стачколома в живот. Тот наклонился и коснулся задом стены. Бери цепь, Леша! Механик снял с гвоздя цепь. Обвил шею стачколома. Тот зажмурился и застонал. Барчишин несколько раз ударил его в живот. Механик ослабил цепь и стачколом упал на четвереньки. Механик пнул его ступней по затылку. Голова стукнулась об пол, стачколом обхватил ее и растянулся на бетоне. Пидор ебучий, сказал Барчишин.

Я заказал суши-сет, купил две бутылки «Дюэрс», три литра колы, пакет ананасового сока, шесть бананов, три больших розовых грейпфрута, две пачки «Парламента», две пачки арбузного «Орбита», коробку конфет «Вечерний Киев», сдобный рулет с вишневой начинкой, десять пакетиков кофе «Черная карта», упаковку чая «Липтон» и сахар-рафинад. Презервативы я не покупал. Все остальное — полотенца, одноразовые тапочки, зубные щетки и паста, мыло и шампунь в пакетиках - здесь было.

Я снял апартаменты на улице Михаловской, возле Майдана, на сутки, до 12.00 следующего дня. Лейла приехала в начале восьмого. Она забрала сына из школы и попросила хозяйку квартиры присмотреть за ним.

Я спустился на улицу, встретил Лейлу и рассчитался с таксистом.

Кухня и комната. В комнате — широкая двуспальная кровать, шкаф для одежды, две тумбочки, на них — ночники в форме цветов, на стене — плазма, восемьдесят шесть каналов. Кухня просторная, с кожаным мягким уголком и столом, за котором запросто могут поместиться человек шесть. Большой холодильник и коричневый гарнитур со встроенными плитой, мойкой и шкафчиками. В ванной — душевая за раздвижным стеклом, свежие полотенца, два халата. Пахнет в квартире приятно - перед нашим приходом горничная подожгла ароматизированные палочки.

– Тут только два халата, - сказала Лейла.

– Я взял с собой вещи. Буду в шортах и майке, - сказал я.

На Лейле была красная блуза и синие джинсы. Запястье очерчивал серебряный браслетик, который я подарил ей на 14 февраля. На шее, выползая из-под воротника, виднелась татуировка — красно-синее плетение с острыми концами.

– Когда она должна придти?
– спросил я.

– Сказала, что позвонит.

– Может набрать ее?

– Она еще на работе, скорей всего. Давай чуть позже.

– Окей, - сказал я.

Она позвонила сама. Сразу после нашего разговора с Лейлой. Сказала, что вызвала такси, будет через тридцать минут, подъедет — наберет.

– Даня тебя встретит, - сказала Лейла.

Пока мы ждали, приехал курьер из «Мураками». Привез суши-сет. Я дал ему 50 гривен на чай.

– Как думаешь, нам хватит?- спросил я.

– Конечно хватит! А если не хватит, еще закажем.

Вскоре она позвонила. Я спустился вниз. Мы обнялись и поцеловались в щеку. Я заплатил таксисту.

На Варе была белая футболка и черный кожаный пиджак, синие обтягивающие джинсы с прорезями ниже колен и белые туфельки. От нее пахло цветочными духами, легкими, какими-то летними. Приятный запах. Лейла пользовалась более насыщенными ароматами, и этот контраст мне нравился.

Мы поднялись в квартиру.

Подруги обнялись и Лейла начала расспрашивать Варю, как дела и почему она задержалась, и Варя сказала, что у них вдруг наметился пересчет товара. Директор решил, что есть недостача, но когда пересчитали, оказалось, все в норме. Но нервы все-равно потрепал!