Страх — это ключ

Музыка неожиданно оборвалась. Но мы с Кеннеди как раз завернули за угол, который на какую-то секунду отрезал нас от остальных, и я рискнул негромко спросить:

— Радиорубка. Радист там дежурит постоянно?

Кеннеди колебался:

— Не знаю. Мне кажется, установили дистанционный вызов.

Я знал, что он имеет в виду. В тех случаях, когда по каким-то обстоятельствам в радиорубке не может быть постоянного дежурного, то, при поступлении вызова на частоте, на которую настроена рация, оператор связи получает об этом сигнал.

— Вы умеете работать на коротковолновом передатчике? — спросил я. Он отрицательно покачал головой.

— Вы должны помочь мне, Кеннеди. Очень важно, чтобы…

— Толбот!

Это был голос Ройала. Я был уверен, что он слышал, как я что-то говорю. Если у него появится хоть малейшее подозрение, можно считать, что я и Кеннеди обменялись последними словами в своей жизни и что с нами покончено. Но я не стал виновато вздрагивать и резко останавливаться, а постепенно замедлил шаг и спокойно, вопросительно оглянулся. Ройал был в трех метрах от меня, но я не заметил никаких признаков подозрительности или враждебности на его лице. Хотя… Ройал давным-давно научился скрывать эмоции.

— Подождите здесь, — отрывисто бросил он, прошел вперед, открыл одну из дверей, заглянул в комнату, и кивнул нам головой. — Проходите.

Мы вошли. Комната была большая, более шести метров длиной, и роскошно обставленная. От стены до стены красный ковер. Квадратные, залитые дождем окна обрамляли красные шторы. Кресла, обтянуты зеленым и красным ситцем. В правом углу комнаты находился бар, рядом с которым стояли высокие стулья с сиденьями, обитыми красной кожей. Левый угол был выгорожен стойками и натянутыми занавесками в отдельный кабинет, видно было, что делалось это на скорую руку. Вблизи двери стоял стол — столешница облицована пластиком, вокруг восемь стульев. Двери в левой и правой стене вели видимо в личные покои генерала.

Вайленд уже поджидал нас. К нему вернулись его обычное хладнокровие и невозмутимость, и я должен был согласиться с тем, что его холеное лицо с гладкой кожей, аккуратными усиками и благородной сединой на висках как нельзя лучше вписывалось в интерьер этой роскошной комнаты.

— Закрой дверь, — сказал он Ларри и, повернувшись ко мне, кивнул в сторону занавешенного кабинета. — Вы будете обедать там, Толбот.

— А как же иначе, — согласился я. — Вы меня наняли. Я ваш слуга и должен есть на кухне.

— Вы будете обедать там, так как никто посторонний вас видеть не должен. Вы заметили, что по пути сюда вам в коридоре не встретилось ни одной живой души? Мы просто не хотим, чтобы бригада бурильщиков бегала с криками, что по буровой вышке расхаживает Толбот, убийца, которого разыскивает полиция. Не забывайте о том, что здесь есть радио и что сюда ежедневно доставляются свежие газеты… Мне кажется, генерал, можно уже пригласить официанта, не так ли?

Я прошел и сел за небольшой столик за занавеской. Меня трясло. Непростительный промах. — Мое внимание было слишком занято животрепещущими проблемами, и я совсем забыл, что должен играть роль убийцы, разыскиваемого полицией. Ведь, нужно было постоянно прятать свое лицо, стараясь не выделяться, держаться в средине группы, со страхом заглядывать за каждый угол. Но я не делал ничего подобного. Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем Ройалу придет в голову удивиться, почему я не предпринимаю никаких мер предосторожности.

Я услышал, как открылась дверь и в комнату кто-то вошел. Наверное, это официант. Генерал снова стал хозяином, а Вайленд превратился в его подчиненного и гостя: талант генерала переходить от одной роли к другой, его удивительный дар владеть собой в любых обстоятельствах производили на меня все большее впечатление. У меня даже возникла мысль, что можно, пожалуй, посвятить генерала в суть происходящего, обратиться за помощью. Я убедился, что он отлично может скрывать свои истинные чувства и сможет играть на два фронта, если этого потребует ситуация. Но вступить с ним в контакт были столь же трудно, как если бы генерал находился на другом конце Земли.

Генерал отдал официанту какое-то распоряжение, и тот вышел. Почти целую минуту в комнате царила полная тишина. Потом кто-то встал, и я услышал звук открываемых бутылок и звон бокалов. Такие мелочи, как убийства и насильственное принуждение к поднятию со дна моря затонувших миллионов, не могут помешать соблюдению традиционных обычаев гостеприимства, которыми издавна славятся южные штаты Америки. Если бы я заключил пари, что генерал собственной персоной выполняет обязанности бармена, то я бы выиграл, но если бы мне привелось поставить деньги, на то, что генерал обойдет своим вниманием Толбота-убийцу, то я бы проиграл. — Занавеска моего кабинета была откинута в сторону, и генерал собственноручно поставил передо мной на стол наполненный бокал. В течение нескольких секунд он стоял, наклонившись над маленьким столиком, и смотрел на меня таким взглядом, каким никто не удостоит человека, зная, что он — убийца, зная, что он похитил его дочь и угрожал убить ее. Это был долгий, оценивающий, внимательный взгляд, и потом, к моему величайшему удивлению, углы его рта приподнялись в улыбке, и он подмигнул мне. Я не верил своим глазам, но ошибка исключалась: он улыбнулся и подмигнул мне. Через мгновение он вышел, и занавеска снова отрезала меня от остальной компании. То, что произошло, мне не пригрезилось и не было плодом моего воображения. Генерал был на моей стороне. Я не мог предположить, насколько надежно он перешел на мою сторону, так как не имел ни малейшего понятия о том, какие причины заставили его переменить мнение обо мне в мою пользу. Возможно, он что-то узнал, возможно, что-то заподозрил. Только в одном я был уверен: его дочь не сказала ему обо мне ни слова. Я сделал ей достаточно сильное внушение о необходимости соблюдать абсолютную секретность.

Из комнаты доносился шум голосов, и, прислушавшись, я понял, что говорит генерал Рутвен:

— Это чертовски оскорбительно и совершенно нелепо, — говорил он голосом, которого я никогда не слышал раньше: сухим, ледяным голосом, которым говорят тогда, когда хотят достичь максимальной степени убедительности, чтобы подавить сопротивление непокорного совета директоров. — Я не осуждаю в произошедшем Толбота, хоть он и убийца. Это размахивание пистолетом, эту мелочную опеку пора прекратить. Я настаиваю на этом, Вайленд. В этом нет никакой необходимости. Никогда не думал, что такой человек, как вы, Вайленд, устроит такую дешевую мелодраму. — Генерал горячился все больше, он говорил о том, всех пасут, словно овец и все время держат под дулом пистолета. — Посмотрите, какая погода, Вайленд… Никто не сможет вырваться отсюда, в ближайшие двенадцать часов. Каким образом моя дочь или Кеннеди смогут причинить нам какие-либо неприятности? А я? Вы же отлично знаете, что мне какие-либо неприятности невыгодны!

Генерал был очень убедителен, Ройалу и Вайленду возразить было нечего. Жаль только, что он немного опоздал со своим протестом против слежки. Мне казалось, он выдал эту тираду потому, что фактически боролся не за мою, а за свою собственную свободу, быть может, даже за свою жизнь, и за свободу передвижений для своего шофера. И что самое главное, он, кажется, понимал для чего это нужно, явно вел свою игру. Вайленд пошел на уступки, но с условием, что когда он и Ройал будут спускаться со мной в батискафе, то генерал, его шофер и Мэри проведут время в «Научно-исследовательской лаборатории бурения» с людьми Вайленда. Я до сих пор не имел понятия, сколько людей было у Вайленда на буровой, но думал, что если не считать Ларри, Кибатти и его напарника, то там было еще по меньшей мере трое таких же мордоворотов.

Вскоре разговор прервался, так как снова постучали в дверь. Официанты поставили на стол кастрюли с едой, и собрались было прислуживать, но генерал велел им удалиться. Как только за ними закрылась дверь, он сказал:

— Мэри, будь добра, отнеси что-нибудь Толботу.

Я услышал, как ножки стула тихо скользнули по ковру, и голос Кеннеди произнес:

— Позвольте это мне, сэр.

— Благодарю вас, Кеннеди. Подождите минутку, сейчас Мэри разложит по тарелкам.

Вскоре занавеску снова откинули, и Кеннеди поставил передо мной тарелку, а рядом положил маленькую записную книжечку в переплете из голубой кожи. Потом выпрямился, безразлично посмотрел на меня и вышел.

Он ушел так быстро, что я не успел осознать важности того, что он сделал. Он хорошо понимал, что, каких бы уступок в свободе передвижения ни добился генерал, меня они не касались. С меня не спустят глаз ни на минуту. Кеннеди знал, что наш последний шанс переговорить утерян. Эта маленькая записная книжка была теперь нашим каналом связи.

Почти все шоферы имели такие книжки и в соответствующие графы заносили стоимость бензина, масла, услуг, ремонта, пробег и расход топлива. Мне же нужны были только пустые строчки и маленький, такого же голубого цвета, как переплет, карандаш.