Страх — это ключ

Я улыбнулся и вышел из комнаты. Неизвестно, сколько времени генералу удастся занять Вайленда тем надуманным делом, ради которого он вызвал его, но я подозревал, что не особенно долго. Вайленд уже, наверное, начал тревожиться, что слишком долго занимается какой-то ерундой. Может быть, я сослужил себе дурную службу, сообщив ему, что агенты ФБР ждут не дождутся улучшения погоды, чтобы приехать на буровую и начать допрос генерала Рутвена. Но тогда на меня был наставлен пистолет Вайленда, он угрожал убить меня, и мне ничего не оставалось, как выбросить вперед руку и ухватиться за самую толстую соломинку, которая попалась на глаза

Ветер на открытой верхней палубе пронзительно свистел и сбивал меня с ног с такой же силой, как прежде. Мне показалось, что недалеко сзади, в полутьме, маячит какая-то фигура, вцепившаяся в канат и медленно ползущая за мной. Я не обратил на него особого внимания. Наверное, люди пользуются штормовыми леерами с утра и до вечера подумал я. — Время, когда я проявлял осмотрительность и боялся любой опасности, внимательно обследовал все, что подстерегало меня на пути, осталось позади. Теперь пришло другое время: надо идти ва-банк, все или ничего. А зря я не обратил на эту фигуру внимания, зря поддался таким эмоциям.

Добравшись до жилых помещений, я прошел по широкому коридору, где сегодня днем шепотом говорил с Кеннеди, и в конце коридора повернул не налево, куда мы поворачивали раньше, а направо. Потом остановился, чтобы сориентироваться, и направился по коридору, который, как сказала Мэри, вел к радиорубке. По коридору бродили люди. Дверь в одну из комнат была открыта — и я увидел сквозь табачный дым, что там полно народу, видимо, это была комната отдыха. Видимо, все бурильные работы прекращены. Это обстоятельство отнюдь не тревожило бурильщиков: их десятидневная вахта полностью оплачена с того самого момента, как они покинули берег, и до того дня, когда они вернутся. Мне это тоже было на руку, так как отсутствие суеты и передвижений рабочего дня намного облегчало мою задачу.

Я снова повернул за угол и едва не столкнулся нос к носу с двумя людьми, даже слегка задел плечом одного из них. Они горячо спорили о чем-то. Это были Вайленд и генерал. Говорил Вайленд, но, увидев приближающегося человека, он замолчал и посмотрел на меня. Извинившись, я продолжил путь. Я был уверен, что он меня не узнал: шляпа и капюшон были надвинуты почти на глаза, а ворот плаща поднят до самого носа. Но самой лучшей маскировкой было то, что я распрощался со своей хромотой. И все же, несмотря на все эти предосторожности, у меня появилось отвратительное ощущение, между лопаток пробежал озноб. Оно сохранялось до тех пор, пока я снова не свернул за угол, и Вайленд уже не мог меня видеть. Я не знал, что в дальнейшем сулит этот явный спор между генералом и Вайлендом — хорошее или плохое. Если генералу удалось серьезно заинтересовать Вайленда в какой-то спорной проблеме, сулящей немедленную личную выгоду для них обоих, тогда все к лучшему, но если Вайленд протестовал против этого и доказывал, что это только никому не нужная отсрочка, дело могло принять очень плохой оборот. Ведь если Вайленд вернется туда, где я оставил Ройала и Кеннеди, раньше меня, то страшно подумать какими будут последствия. И я старался не думать о них. Вместо этого побежал, не обращая внимания на удивленные взгляды немногих попадавшихся по дороге, не понимавших причины такой бешеной активности в этот хорошо оплачиваемый выходной.

В назначенном месте меня ждала Мэри, плотно завернувшись в плащ с капюшоном. Увидев меня, она отпрянула назад и вскрикнула от испуга — так внезапно выросла перед ней моя фигура. Я приоткрыл свое лицо, и она меня узнала.

— Вы! — она смотрела на меня широко раскрытыми глазами. — А ваша больная нога… Почему вы не хромаете?

— Я никогда не хромал. Это уловка, маскировка. Самая верный способ одурачить подозрительных. Кеннеди передал, для чего вы нужны мне?

— Да. Он сказал, что я должна быть чем-то вроде сторожевого пса и нести караульную службу.

— Правильно. Я не хочу получить пулю или нож в спину, в радиорубке. Я буду вести радиопереговоры и нужно, чтобы меня кто-нибудь предупредил о приближающейся опасности. Сожалею, что мне пришлось остановить свой выбор на вас, но у меня нет иного выхода. Где находится эта радиорубка?

— Надо выйти в эту дверь, – показала она, — и пройти около пятнадцати метров налево.

— Пойдемте, — я повернул дверную ручку.

Мощный порыв ветра с такой силой распахнул дверь, что она распахнулась почти на сто восемьдесят градусов, и весьма прилично приложила меня о стальную переборку. Меня наверняка оглушило бы, если бы не смягчившие удар капюшон и шляпа, сдвинутые на затылок и защитившие его. Голова кружилась, перед глазами мелькал калейдоскоп цветной мозаики. Придя в себя, я ухватил за руку Мэри и мы вывались наружу. Дважды я пробовал закрыть дверь, но не смог. Для этого нужно было вызывать бригаду рабочих, но мне было некогда, меня ждали более важные дела.

Это были не пятнадцать метров, а сущий кошмар. Темная, заполненная воем ветра ночь. Я почти совсем закрыл глаза, оставил лишь узкие щелочки. Только так можно было выдержать хлесткие, кинжальные удары дождя и ветра. Поднял голову и посмотрел вверх. На самом верху буровой вышки были отчетливо видны огни — предупреждение пролетающим мимо самолетам. Правда, в такую ночь они были абсолютно бесполезны, только сумасшедший мог поднять самолет в воздух в такую погоду. Бесполезны и для освещения палубы. — Тьма кромешная. И это замечательно, никто не мог нас заметить, правда была опасность угодить в открытый люк, но ведь в такой дождь они все должны быть закрыты.

Спотыкаясь и держась друг за друга, я и Мэри, словно пьяные, брели направляясь к свету, падающему на палубу из окна. Мы дошли до нужной нам двери, она находилась за углом, ветер дул ей параллельно и давления на нее не оказывал. Я уже готов был нагнуться и посмотреть в замочную скважину, как вдруг Мэри неожиданно для меня схватилась за ручку, толкнула дверь и вошла в неосвещенный коридор. Чувствуя себя довольно глупо, я последовал за ней. Она тихо прикрыла за нами дверь.

— Вход в рубку в дальнем конце справа, — прошептала она, обхватив обеими руками мою шею и шепча прямо в ухо. — Мне кажется, в радиорубке кто-то есть.

Я замер и прислушался. Руки Мэри все еще обвивали мою шею. В другое время я мог бы простоять так всю ночь. Но сейчас время было самое неблагоприятное:

— А может, они просто оставили свет, чтобы оператор не сбился с пути по дороге к рубке, если получит сигнал вызова?

— Мне кажется, я слышала какое-то движение, — прошептала она.

— Сейчас некогда осторожничать. Оставайтесь в коридоре, — пробормотал я. — Все будет, как надо, — я ободряюще пожал ее руки, снимая их со своей шеи и горько размышляя о том, что Толботу остается лишь держаться молодцом и демонстрировать свое бесстрашие. Затем прошел по коридору, открыл дверь и вошел в радиорубку.

Какое-то мгновение я стоял в дверях, мигая от яркого света, но мигая не слишком быстро, чтобы успеть разглядеть того, кто был в радиорубке. Крупный дородный парень, сидящий у аппарата на стуле, повернулся ко мне лицом, как только открылась дверь. Через какую-то долю секунды он вскочил, оттолкнув стул, и тот с грохотом упал на пол. Все это было проделано с быстротой, удивительной для его комплекции. Он был выше меня, гораздо шире в плечах, тяжелее и моложе. Гораздо моложе. У него были до синевы выбритые скулы, черные глаза, черные волосы и лицо бандита. В роду у него явно были итальянцы. Если он был радистом, то я — царицей Савской.

— К чему вся эта паника? — быстро спросил я. Это был мой лучший американский акцент, и он был ужасен. — Босс просил передать сообщение.

— Какой босс? — тихо спросил он. У него была мускулатура чемпиона в тяжелом весе и соответствующее лицо. Но такие данные не всегда свидетельствуют о том, что перед вами идиот, и этот парень не был идиотом. — Покажи-ка лицо, дорогуша.

— Что, черт возьми, с тобой? — я опустил воротник куртки. — Так достаточно?

— А теперь шляпу, — спокойно сказал он.