Табельный наган с серебряными пулями

— Так-то оно так, Степан, вору оружие без всякой надобности. За простую кражу, то бишь за похищение имущества частного лица без применения технических или магических средств — до полугода, если не исправработы, а вот разбой — там уже срок от трех лет начинается. Гражданочка Грилович, вы нож, которым вашего мужа, простите, убили, не разглядели?

— Нет, — всхлипнула она, — Не до того мне было, поверьте.

— А если я вам его нарисую — сможете сказать?

— Попробую…

Чеглок попросил у так и оставшегося в квартире товарища Толстого листок бумаги и ручку и в три росчерка изобразил тот нож, который от нас вместе с покойным увезли. Отпечатки пальцев снимать, глубину проникновения замерять, все такое.

— Я могу ошибиться, — вдова хлюпнула носом, — но, кажется, это наш лабораторный нож. У Миши было несколько таких.

Если точнее — было их четыре. А осталось — три. Четвертый, похоже, в спине профессора и уехал. Рукоятки оставшихся, по крайней мере, точь-в-точь как у него были.

— Как я и говорил, — глаза Чеглока горели азартом, — вор полез в сейф, достал чертежи, тут-то Грилович на него и наткнулся. Вор запаниковал — и ткнул его, чем придется, что под руку подвернулось.

— Зачем? — мне в сложившейся картине не все было понятно, — Профессор — старик, задержать не смог бы, тем более, раз его ударили в спину — он убегал. Схватил, к примеру…

Я пошарил взглядом по столу.

— … вот эту дуру, да и по голове. Зачем валить-то?

— Это, Степа, не дура, это лабораторный пестик. А валить, как ты выразился, человека нужно, если он тебя в лицо увидел…

— А…

Вот так всегда я — рот раскрою быстрее, чем подумаю. Прав товарищ Чеглок — убивать человека вору нужно в том случае, когда он тебя в лицо не только увидел.

Но и узнал.

Профессора убил знакомый.

11

— То, что знакомый — и так понятно. Шкаф товарищ профессор, как все говорят, всегда закрывал — а вор его открытым бросил. Значит, перед этим открыл, верно? А код к нему он тоже не всем подряд рассказывал.

Впрочем, профессор не был и настолько осторожен, чтобы держать комбинацию в тайне, кто-то из присутствующих в лаборатории мог ее просто-напросто подсмотреть. Но под подозрение попадали все, кто мог код к американскому шкафу знать изначально.

Вдова. Конечно, она с профессором всю жизнь прожила, с чего бы ей вдруг убивать его из-за каких-то паршивых чертежей, но в жизни всякое бывает. Может, она советскую власть, в отличие от него, не приняла, а он, к тому же, спутался с молоденькой студенткой…

Помощник профессора, Борис Борисович Плотников. Бывший его студент, собственно, как я понял, профессор его взял в помощники не потому, что ему так уж помощь была нужна, а чтобы помочь и подкормить человека. Тот даже иногда ночевал здесь, в лаборатории, на старом кожаном диване.

И ученик профессора, из нынешних студентов. Владимир Алексеевич Адорф. Очень умный молодой человек, будущая надежда советской науки, по словам вдовы.

В момент убийства ни одного из них в квартире не было. Вдова уходила за покупками, вернулась — а тут на тебе. Плотников где-то подрабатывал электриком и, кажется, получил комнату в общежитии. Адорф в этот день приходить и не должен был, потому как профессор собирался куда-то уехать за город, о чем загодя всех и предупредил.

В общем, мы решили разойтись по трем разным направлениям. Товарищ Чеглок — в отдел, там и других дел много, товарищ Седьмых — на поиски Плотникова, а мне достался Адорф.

— До свидания, товарищ Грилович, — на прощание Чеглок, к моему удивлению, склонился и коротко поцеловал пальцы засмущавшейся вдове.

— Чего это вы, товарищ Чеглок, по-старорежимному ручки ей целуете? — спросил я уже на улице, с откровенным интересом. Таких манер я за ним ранее не замечал, а просто так он никогда ничего и не делал.

— Потому что, Степа, чем профессора зарезали?

— Ножом.

— А крестовина у того ножа была?

— Не было. Обычный нож.

— А что произойдет, если непривычный человек таким ножом другого человека ткнет?

— Понятно.

Соскользнет у него рука с рукоятки ножа. И по лезвию и проедет. Чеглок не столько пальцы целовал, сколько посмотрел — нет ли на них пореза от соскользнувшей руки.

Надо будет и мне к ручкам моего Адорфа присмотреться.

Мелькнула было в голове мысль взять всех троих, притащить в МУР, да там уже и допрашивать, кто убийца. Да вот только убийца — один, а два — ни в чем не виноваты.

Нет, убийца, конечно, должен нести наказание… Только, прежде чем он его понесет, нужно убедиться — а точно ли именно это убийца?

12

— А я уверен, что это Адорф, — буркнул я, остывая. Спор уже закончился, и я продолжал стоять на своем из чистого упрямства.

Так-то я до сих пор уверен, что профессора Гриловича убил его нынешний ученик. И внешне тот неприятный: низкорослый, нескладный, лицом похожий на плохо бритую обезьяну, и, когда я к нему пришел на квартиру и представился агентом МУРа — на лице Адорфа отразился такой страх, что практически можно было сразу его хватать и тащить в отдел. Ну сразу ж понятно, что рыльце у него в пуху, а руки — в крови!

Честно говоря, сдержался я тогда только потому, что получил четкие инструкции от товарища Чеглока. Даже сумел, не моргнув глазом, сделать вид, что я ничего не заметил, рассказать ему об убийстве профессора — Адорф изобразил удивление настолько топорно, что моя уверенность только укрепилась — и так, между делом, спросил, не знает ли он, что за бумаги могли украсть у профессора. А то мы, мол, нашли какие-то рецепты химических источников освещения, но к чему они — не обнаружено.

Писатель Толстой сказал, что во время психографии он начертил только само устройство, выдающее луч смерти, а вот то, на чем оно, собственно, работает, в чертежах не было. Возможно, подобрать состав и несложно, но ведь подозреваемый и не знает — что там еще может быть, в тех бумагах, что он якобы упустил. Вдруг да ключевые моменты. Непременно, непременно явится сегодня ночью на квартиру профессора, тем более о том, что вдовы сегодня не будет дома, я тоже упомянул.

И вот, с такими замечательными новостями, о том, что убийца уже практически изобличен, я прибыл к нам в отдел — а там уже сидел Седьмых, в твердой уверенности, что он изобличил убийцу и это не Адорф!

Плотников, дореволюционных ученик профессора, по мнению огпушника, и был убийцей. И внешность Плотникова ему не понравилась — худой, с усиками, вылитый белогвардеец, и поведение — тот, узнав, что его учителя и друга вообще-то убили, и усом не дернул, как будто заранее об этом знал или же как будто ему эта новость совершенно неинтересна.

В общем, мы с Седьмых сошлись в жарком споре, пока не явился Чеглок и не сказал, что смысла в нем никакого нет — все равно ночью ждать в засаде на квартире и кто придет, тот, соответственно, и убийца.

Вот мы и сидим.

— А если это жена мужа убила? — тихо спросил Седьмых, переводя разговор. Ему тоже, видимо, спорить надоело.

— Есть такая гимназическая задачка… — проговорил Толстой.

Да, писатель тоже напросился с нами в засаду. Интересно ему, видите ли, стало, как работает советская милиция. На возражение, что может быть опасно — не бабочку ловим, а убийцу все ж таки, Толстой ответил, что лезть на рожон не собирается, тихонько посидит в уголке, а насчет опасности — он в свое время через территорию, занятую махновцами, проехал, так что какой-то там одиночный убийца его не особо пугает. Ну а на крайней случай… Он показал небольшой «браунинг».