Табельный наган с серебряными пулями

Чертежи Адорф, естественно, выдал, но товарищ Чеглок быстро разочаровал ухватившего было их Седьмых:

— Ты бумаги забирай, конечно, только, боюсь, не сработает эта машинерия.

— Чего это? — взметнулся Седьмых.

— Да от того, что она и у всамделишнего профессора физики не сработала.

— Погоди, как не сработала? Я ж тебе прожженный лучом кусок железа показывал.

— Ты, товарищ Седьмых, человек увлекающийся. Как только увидел эту железяку горелую, так и представил, как наши красноармейцы с ручными лучеметами буржуйскую нечисть гонят. А мы тут, в МУРе, люди приземленные. Мы тут таких чудес понавидали, что нам мечтать некогда, мы каждое первым делом на зуб пробуем.

Я вспомнил, что Чеглок действительно железяку даже лизнул.

— Я вот, например, попробовал. И знаешь, что почувствовал?

— Что?

— Вкус термита. Состав такой, которым железо без всяких лучей прожигают. Откуда б ему взяться, если б железо чистым лучом резали? Да и если присмотреться — капли расплавленного железа не в ту сторону текли. Эта железка, когда ее резали, не вертикально стояла, а на столе лежала, ну или на камне каком. А самое главное — Грилович вам эту железку принес через несколько дней после того, как чертежи от Толстого получил. Когда бы он успел работающую модель собрать?

Седьмых смотрел обиженно, как ребенок, которому пообещали конфету, а вручили вареную картошку.

— Да зачем профессору нас обманывать? Мог же догадаться, что мы рано или поздно его разоблачим… — пробормотал он, цепляясь за остатки надежды.

— Я думаю, он не обманывал. Он вправду верил, что эта чертовщина будет работать. Думал, что обман с прожжённой железякой — не обман вовсе, а небольшая хитрость, чтобы убедить вас начать работу с лучом.

В общем, если не считать разочарования Седьмых и ОГПУ в целом — луч так и не заработал — все закончилось хорошо.

Убийцу поймали.

Толстой передумал писать роман о лучах смерти и собрался сочинять что-то другое, с рабочим названием «Атомные бомбы инженера Гарина».

А мне выплатили премию. Я на нее Марусе чулки купил. Фильдеперсовые!

Дело номер 17: Талисман замнаркома

1

Чистка Москвы от всякой нечисти продолжалась. Как и от той, с которой боролся наш ОБН, так и от обычной человеческой нечисти, грязи, гнили, которая неизвестно откуда и повсплывала на седьмом году советской власти. Казалось бы — надежно ее выжег священный огонь революции, так ведь нет — дрянь оказалась живучей, пронырливой, изворотливой. Как заклеймил ее в своих стихах мой любимый поэт Владимир Маяковский «Вылезло из-за спины РСФСР мурло мещанина». Да ладно бы — мещане, от тех ничего хорошего и ждать не приходилось. Ладно, преступники всех мастей, воры, колдуны, грабители, убийцы — тех тоже долго перековывать придется, пока поймут, что не прежний режим и можно зарабатывать на достойную жизнь честным трудом. Но, елки-палки — даже среди рабочих, передового отряда человечества — и то такая гниль прорастает, что диву даешься. Особенно среди молодежи — глядят на Запад, пропитываются капиталистическим духом, подражают тому Западу, что твои обезьяны. Мол, там эпоха процветания, там небоскребы, огни, музыка, танцы, а у нас только работа до упаду. Не хотим работать, хотим сбиваться в шайки, да по улицам бродить, прохожих задирать. Да ладно — задирать, творят такие вещи, что в голове не укладывается! Лабазы поджигают, рельсы мусором заваливают, крушения устраивают. До убийств доходит, до изнасилований! А ответ на все один «Мы хотим хорошо жить!». Так для этого работать надо! За тебя добрый дядя тебе красивую жизнь не построит.

Если уж такое среди рабочих творится, то про всех остальных и говорить нечего, там уже не то, что гниль проступила, там, кроме гнили ничего уже не осталось.

Вон, далеко ходить не надо — вдову профессора Гриловича таки ж уплотнили. Оставили ей, ввиду заслуг покойного мужа, две комнаты, большие, светлые, а на остальные ордера раздали. С одной стороны — вроде и правильно, все ж таки жилья в Москве на всех не хватает. А с другой — уплотнение-то это пробил, да я думаю, не за просто так, тамошний управдом, Медунец. Он давно уже на эту квартиру зубы вострил, что твой упырь, так уж ему поперек души она стояла… А почему стояла, это я потом узнал.

Откуда? Там нам с Марусей именно на комнату в этой квартире ордер и выдали.

2

— Как — ордер? Почему — ордер? На каком основании?

— На основании решения Моссовета, товарищ Медунец. Выделить площади под проживание семейных сотрудников МУРа, в настоящий момент жильем не обеспеченных.

Управдом переводил взгляд с моего лица на ордер, зажатый в руке. Бумажка тряслась, как будто я эти комнаты не по закону получил, а лично у него из глотки вырвал.

— Как же это… Это же…

Маруся, посчитавшая, что вопрос исчерпан, шмыгнула в выделенную нам комнатку, в которую мы уже составили немудреные пожитки. Сколько там их у нас, мешок у меня, да два узла у Маруси. Когда нам добро наживать было…

На лестничной площадке зашумели, я развернулся к выходу, с интересом рассматривая новоприбывших.

— Коля! Коля! Неси сюда! — орала краснолицая женщина в белом платке, увешанная мешками, узлами, тюками, так, что из-под них только и видно было, что голову — сверху и тумбообразные ноги — снизу.

— Вон туда неси! — распорядилась она, указывая на дверь моей комнаты, — Здеся Оксану с Мироном поселим, а тама — мы с тобою. Ну а Ленка со своим…

Из своей комнаты на этот шум выглянула бледная от испуга жена профессора. Тетка налетела на меня, стоявшего посреди коридора, и остановилась:

— Посторонись, дай пройти, не видишь — люди! Расщеперился тута!

Она попыталась столкнуть меня с дороги, но не тут-то было.

— Вы куда это, гражданочка, планируете пройти?

— Вона туда! — она ткнула толстой рукой в сторону моей комнаты, — Я тама жить буду, с мужем и дитями! Двигай!

Она снова пихнула меня своими пожитками. За ее спиной в дверь квартиры просачивались кругломордый тип в побитой молью енотовой шубе, какие-то упитанные детки, лет восьми-десяти на вид, деваха, судя по красному лицу — дочка тетки, здоровяк с туповатым выражением на лице… И все что-то тащили, так что коридор за несколько минут был перегорожен, как улица в революцию — баррикадой.

Тетка тем временем напирала, пытаясь согнать меня с места, но я уперся и не пропускал:

— А документы на проживание у вас имеются, гражданочка?

— Не твово ума дело! Пшел вон отсюда!

— Гражданин, — деловито обратился ко мне тип в шубе, — в самом деле, не мешайте людям заселяться.

— Хотелось бы все ж таки уточнить, на каком основании производится заселение?

— Я, гражданин…

— Не твово ума дело! — перебила мужа тетка, и начала отходить, похоже, собираясь снести меня с разгона, — У меня здесь брат управдомом, кого хотит, того и селит, понял!

— Правда? — я приподнял бровь (искренне надеясь, что получилось так же выразительно, как у актеров в театре), и посмотрел на прижавшегося к стене рекомого «брата-управдома». Тот, судя по выражению лица, был крайне раздосадован ситуацией и тихонько молился, чтобы все закончилось. Зря — Бог жуликам не помогает.

— Уж будьте заверены, — тип в шубе снял шапку, далеко не такую шикарную, как шуба, и вытер платком лысину, — так что попрошу на выход. Мирон! Покажи гражданину, где выход.

Увалень двинулся ко мне, заранее протягивая руку, толщиной в железнодорожную шпалу, видимо, чтобы ухватить меня за шиворот, как кутенка.

Я вздохнул и достал из кармана наган.

— Милиция!!! — тут же заверещала тетка, — Убивают!!! Милиция!!!

— Милиция уже здесь! — рявкнул я, и отвернул воротник на шинели, показывая значок, — Московский уголовный розыск! Ваши документы!