Терпение дьявола

– У меня звенело в ушах, порох обжигал ноздри, кровь жены стекала вдоль позвоночника, вокруг было столько мертвецов, в воздухе висела пелена, похожая на красноватый туман. Когда я вспоминаю об этом, кажется, что это души погибших собрались перед уходом… Это было чудовищно. И тогда я услышал, как он опять заговорил, поднося дуло ружья ко рту. Он сказал: «Мы всё тебе отдали, Сатана. Так яви нам свою благодарность. Сделай нас архангелами, которые приблизят твое возвращение на землю».

Стефан Ланда выпустил руку Людивины, закрыл лицо ладонями и разрыдался.

Мы, повторила про себя Людивина. Мы.

27

Каждый – потенциальная жертва.

Жертвой может стать любой. Мужчина, который поздно возвращается с работы, торопится на свидание или идет за покупками; женщина, спешащая в театральный кружок или гуляющая с собакой. Даже небольшие группы не застрахованы – семейная пара, неторопливо идущая по тротуару; двое подростков, что по очереди затягиваются сигаретой; а может, вон те трое, которые вырвались в кино или на спонтанную вечеринку. Страх, трагедия, смерть могут застать любого. Это рулетка. Каждому остается лишь надеяться, что она будет крутиться и дальше, а стрелка укажет не на него.

Достаточно одного взгляда, позы, внешней особенности, чтобы у хищника проснулся аппетит. Можно выйти на десять минут раньше или позже и попасться ему на пути. Ничего не бояться, не догадываться о том, что хищник уже дышит в затылок, до тех пор, пока за спиной не захлопнется дверь, не прозвучат шаги на пустынной улице, подземной парковке или в подворотне. Самым ловким хищникам нужно, чтобы вы отвлеклись на секунду, чтобы вырвать вас из жизни и дотащить до боковой дверцы фургона. Другие для нападения выбирают толпу, очередь в конторе, посетителей в магазине, в ресторане, в кинотеатре – и открывают огонь.

Никто не защищен, и, похоже, никого это не волнует в этот майский вечер понедельника. Все расслабились на весеннем солнышке или закрутились в водовороте проблем.

Об угрозах размышляла только Людивина, шагая по бульвару Бесьер неподалеку от Порт-де-Клиши.

Оказалось, она не такая уж непробиваемая, как привыкла думать. Маска из кожи Дианы Кодаэр до сих пор вызывала дрожь, но было кое-что похуже. Еще в самом начале этого расследования к ней вернулась эмоциональность. Метод защиты у Людивины был только один: погрузиться в работу, анализировать и действовать. До полного изнеможения.

На выходе из больницы она позвонила в отдел, надеясь застать кого-нибудь из группы «666» – Магали, которая часто засиживалась допоздна, или Франка. Но на звонок ответил Гильем. На заднем плане грохотал трэш-метал. Пользуясь тем, что все его оставили в покое, он заканчивал вносить данные в базу. Любимая музыка на всю катушку, пицца с пеперони – все лучше, чем вернуться в пустую квартиру и завалиться на диван перед телевизором, пока невеста пропадает на съемках где-то далеко. По просьбе Людивины Гильем просмотрел показания свидетелей о Людовике Мерсье, убийце из ресторана, и сведения, собранные криминальной бригадой. Людивина хотела знать, что это был за человек и в каких психиатрических больницах лечился. Был ли он женат? Есть ли дети? Друзья? Знакомые, которые могут дать зацепку? Нужно понять, кто такие «мы», о которых Мерсье говорил, перед тем как засадил себе в лицо тридцать четыре грамма расплавленной дроби.

Гильем набросал портрет убийцы. Сорок один год, последние два года без работы, институтов не кончал и в поле зрения полиции не попадал до того трагического дня. Обыск, проведенный в его доме полицейскими, ничего не дал. Зато выяснилось, что его жена и дочь погибли в дорожной аварии четыре года назад. Вот и переломный момент.

Людивина знала, что определенные события могут пошатнуть человеческую психику, вывернуть личность наизнанку и даже превратить ягненка в свирепого волка, ослепленного ненавистью. Достаточно найти тот самый переломный момент.

Людовик Мерсье все потерял в один миг.

Гильем также раскопал данные о его родной сестре, живущей в районе Порт-де-Клиши, и, несмотря на поздний час, Людивина решила попытать удачу, тем более что как раз находилась неподалеку, в Биша.

Маргарита Мерсье жила в доме из белой штукатурки и красного кирпича, зажатом между Маршалами^[30]и окружной. Квартира оказалась на шестом этаже, в конце старого коридора, вымощенного коричневой плиткой с вкраплениями разноцветной каменной крошки, которая поблескивала под лампами. Людивина по опыту знала: без синей униформы люди не верят, что она следователь жандармерии, да и мало кто знает о существовании жандармского отдела расследований, а пугать в ночи одинокую женщину не хотелось, так что она сразу достала удостоверение и позвонила в дверь.

Ей открыла блеклая женщина с лицом, обвисшим от безнадежной усталости. Казалось, что она старше брата лет на двадцать, хотя это было не так, а свет в глазах едва теплился, как огонек угасающей свечи. Людивина представилась, постаравшись изобразить теплую, ободряющую улыбку.

– Сейчас десять вечера, – сказала Маргарита. – У вас для меня еще одна плохая новость?

– Нет, мадам Мерсье, я…

– Мадемуазель.

– Простите, мадемуазель Мерсье. Я хотела бы задать несколько вопросов о вашем брате. Узнала о вас только что, когда была неподалеку, и подумала, что застану вас дома, ведь…

– Не утруждайтесь. Я живу одна и сейчас совсем не против, если кто-нибудь составит мне компанию. Проходите.

Взгляд Маргариты немного изменился. Огонек свечи слегка оживился.

Людивина вошла в скромную квартирку. Пахло плесенью, повсюду стояли фарфоровые статуэтки. Едва переступив порог, она поняла, что это не украшения, а начинка. Почти патологическая склонность.

Всю гостиную обрамляли стеллажи, заполненные белыми или расписными фигурками, предметами, посудой. Все было из фарфора – сотни, если не тысячи вещей повсюду, от пола до потолка. Целостность картины нарушали только окна и двери. Столовую, смежную с гостиной, постигла та же участь.

В углу надрывался телевизор. Маргарита выключила его и вернулась, непрерывно потирая руки. Перехватив изумленный взгляд гостьи, она пожала плечами:

– Понимаю, моя коллекция может удивить. Сама я на нее уже и внимания не обращаю – все это здесь слишком давно, я привыкла.

– Очень впечатляет… Вы знаете, сколько тут… экспонатов?

– Нет, давно уже перестала считать. Моя мать начала собирать фарфор вроде бы в шестьдесят седьмом году, а я в подростковом возрасте тоже этим увлеклась. Когда мать умерла, я унаследовала ее коллекцию, так что сейчас фигурок и правда много. Хотите выпить, кофе или что-нибудь еще? У меня есть хороший кальвадос… Хотя вам же нельзя алкоголь на службе, верно?

– С удовольствием выпью кофе.

Людивина осталась стоять, чтобы рассмотреть внушительную фарфоровую армию, охраняющую Маргариту Мерсье. Здесь была некая классификация по персонажам, по назначению предметов, по видам животных… Настоящая крепостная стена между Маргаритой и внешним миром. Это была уже не страсть, а одержимость. Похоже, в семействе Мерсье не только у Людовика были проблемы с психикой.

Коллекционерша вернулась с подносом, на котором дымились две фарфоровые чашки. Она подлила немного кальвадоса в свою и пригласила Людивину сесть напротив нее за стол, покрытый полиэтиленовой скатертью.