Афоризмы

— Да…. гм… бывает. Бывает, что и устраиваются. — То-то и оно. Я бросил на него исподлобья быстрый взгляд и, уверившись, что он по прежнему безмятежен, перевел разговор. — Лазаренку давно встречали? Он засмеялся. — Ох, батенька! Лазаренка этот прямо какой-то пренесчастный тип! Сколько раз я к нему ни захожу, ни звоню по телефону — все нет дома. Все, вероятно, романы с дамами. Конечно, он холостой человек, но, ведь, так и известись можно. На-днях звоню к нему — будто его голос по телефону:…

— Нет, нет, уж вы не отвертитесь. Поедем, чепурыхнем (или чебурахнем — не помню). Когда мы вернулись и сели на место, я спросил Тугоуздова: — Кто это такие, твои друзья? — А черт их знает, — беззаботно отвечал он, не отрывая бинокля от глаз. — Чем они занимаются? — Так просто… Москвичи. Кажется, хорошие ребята. Впрочем, я фамилию-то ихнюю забыл. Не то Кертинг и Полосухин, не то Димитрюков и Звездич. Тот, что Звездич, очень хорошо анекдоты рассказывает. И закончил несколько неожиданно:…

— Как же вы так допустили до этого? — Да мы-то что же… Мы тут не при чем. — Подозрение на кого-нибудь имеете? — Никакого подозрения. Я убеждена, что это что нибудь загадочное. Ходит, роняет вещи и разговаривает… — Сколько же их душ? — Кого? — Вот этих… призраков?! Привидений? — А почем я знаю. Вероятно, одно. — Но вы говорите — он разговаривает. Не может же он сам с собой разговаривать? — А я не знаю. Вам лучше знать — может он, или не может. Околоточный обладает чрезвычайно…

— То есть, как серьезно? А как же можно иначе позировать? — Я хотел сказать: не устаете? — О, нет. Привычка. — И, неужели, совсем раздеваетесь? — Позвольте… А то как же? — Как же? Я вот и говорю: не холодно? — О, я позирую только дома, а у меня всегда 16 градусов. Если хотите, мы сейчас можем поработать. Вам лицо, бюст, или тело? — Да, да! Конечно!! С удовольствием. Я думаю — тело. Без сомнения, тело. — У вас ящик в передней? — Какой… ящик? — Или вы с папкой пришли? Карандаш?…

— А кто меня должен поцеловать? Жена Липочка догадывается, что этот долг всецело лежит на ней. — А чьи это губки? Из угла я говорю могильным голосом: — Могу заверить тебя честным словом, что губы, как и все другое на лице твоей жены, принадлежат именно ей! — Что? — Ничего. Советую тебе сделать опись всех конечностей и частей тела твоей жены, если какие-нибудь сомнения терзают тебя… Изредка ты можешь проверять наличность всех этих вещей. — Друг мой… я тебя не понимаю… Он, Липочка, кажется,…

4. Меню Пуск-Программы часто занимает больше половины экрана. Частенько попадаются нерабочие ссылки. 5. Работает только с тем архиватором, который поддерживает оконный режим. потому как с FARом не работает и не способен запомнить команды архиватора. 6. Пользуется мышью, а не клавиатурой, потому как у мышки только две клавиши, а на клавиатуре — 102. Готов снять клавиатуру совсем, но BIOS начинает ругаться. 7. Ему легче перерыть все компакты и кучу download-сайтов Интернета в поисках нужной программы,…

— Я не буду… — тихо пролепетал учитель. — Это… не я… Я не виноват… Это Тачкин Максим приглашал меня к себе на винт… Я и не хотел… а это он всё. Синюхин сердито хлопнул своей крохотной ладонью по кафедре. — Имейте в виду, господин Ихментьев, что я шпионства, предательства и доносов на ваших товарищей не допущу! Я не буду этого поощрять, как поощряли это в своё время вы. Стыдно-с! Ступайте на свое место и поразмыслите-ка хорошенько о вашем поступке. Тачкин Максим! — Здесь! — робко сказал Максим…

Кавказец, в истасканном бешмете, встал и, почесав грязной рукой за ухом, хладнокровно сказал: — Зачем кырчат? Ему водкам давал «Мужичок из деревни». «Дама из общества» строила мне уже глазки и, подойдя бочком, спросила: — Парле ву франсе? — Пошла, пошла, старая грешница, — закричал на нее Меньшиков, грозя арапником. Потом, видя, что я с удивлением смотрю на всю эту сцену, он мне объяснил. — Это, видите ли, зверинец. Для статей держу этих дармоедов… Вдохновляют меня. Тут они не все… Некоторых…

Путешествия свои они именуют «навигациями», а себя громко называют «флотом». У них есть адмирал, мичман, боцман и, конечно же, рядовой матрос. Адмиралом, по непонятным для меня соображениям, они избрали, и, кажется, навечно, Кузьму Куркова. Игнату Суровцеву, человеку серьезному, молчаливому и, пожалуй, даже угрюмому, сам бог велел исполнять обязанности мичмана, а экспедитору отдела снабжения Виктору Оладышкину, видимо, на роду было написано заниматься хозяйственными делами, и потому он отважно принял…

Так вот. Кто-то с собой привез кристаллический йод. Купили аммиак в местном магазине и быстро сварганили йодистый азот. Разбросали в мокром виде по коридору. Взрывы, вопли, едкий газ! Весело, короче… Тут проходит некий задумчивый пацан, наступает на кучку, взрыв, пугается. Испуганно спрашивает: «А что это?!» Мы, думая, что забрел с соседнего этажа математик (там шла олимпиада по математике), снисходительно объясняем, что это, мол, йодистый азот. Парень отвечает: «Бабахает громко. Но слабо». И на…

— Чтение — оно и есть чтение, — хмуро сказал Армен. — Хоть с берестяной грамоты, хоть с бумаги, хоть с монитора… — Но преимущество-то в чём? «Неужели когда-то общение и впрямь было роскошью? — с тоской подумал Армен. — Теперь это чума». — У меня, например, дальнозоркость… — начал он. — Вот! — немедленно возликовал отставник. — Врождённая. Компьютер тут ни при чём. А в книгах буковки обычно мелкие, слепые… — Так очки-то на что? — Терпеть не могу. — А контактные линзы? — Ещё хуже……

Допустим, вы по каким-то серьезным соображениям — то ли из героизма, то ли из страха — решили купить себе оружие: автоматический пистолет или еще какой-нибудь пугач калибра «менее 18 мм», как предписывает закон. Уже входя в магазин, вы ступаете твердо и бодро, чтобы продавец не подумал, будто вы хотите застрелиться из-за несчастной любви или убрать с дороги соперника; потом вы выбираете с видом знатока, прикидываете на ладони вес пистолетов разных типов, примеряетесь, хороши ли они в руке; вы говорите…

Он вздохнул. — А ведь им теперь, поди, холодно, голодно, в камерах каменные полы. Они мне доверяли, думали — свой, а я… Эх, Волк! Глубока твоя вина перед ними и нет ей черты предела. — Бом-бом! — ревели колокола. — Покайся, Волк! — Бом-бом! Схватившись за голову, застонал несчастный и побежал к товарищу Кириллу. — Все скажу! Руки их буду целовать, слезой изойду. Где моя молодость? Где моя честность? * * * К Кириллу Волк не зашел. Долго стоял он на улице, раздираемый сомнениями и обуреваемый…

— Неужели она такая? — Да, знаете… Готова с каждым первым попавшимся. Покажите ей десять рублей — побежит. Ей комическая старуха Мяткина-Строева давно уже руки не подает! — Смотрите-ка! Комическая старуха, а какая благородная брезгливость, — изумился я. — Она не потому. Просто у Мяткиной-Строевой был любовник на выходах — Клеопатров, которого она содержала, а Лучезарская насплетничала, что он в бутафорской шлем украл — его и уволили среди сезона. Вы меня извините, сейчас мой выход минут на…

Возможно, мне пора это сделать. Да, несомненно, пора. Потому что, хотя мои дневники задуманы как трактат по искусству обольщения и радостям совокупления, они будут грешить неполнотой, если не упомянуть искусство делания денег и извлекания из оных радостей. Ну хорошо, я себя уговорил. Я сейчас же поведаю вам, что подтолкнуло меня к зарабатыванию денег. На случай, если кто-то из вас будет склонен пропустить эту часть с целью поскорей перейти к более сочным кусочкам, позвольте вас заверить, что с…

— Каких окраин? — Что, мол, журнал будет уделять большое внимание насущным интересам окраин… Некоторые объявляют так. — Никанор Палыч! Да ведь это газета может уделять! Какие у нас могут быть интересы окраин? На первой странице какая-нибудь «Девочка с яблоком», потом роман «Разными дорогами», опять — «Девочка с кошкой», она же, поздравляющая с днем рождения бабушку, «Флорентийская цветочница», смесь, и в конце та же проклятая девчонка с собакой, под названием «Два друга». И так — каждый номер.…

Перед тем как войти в контору, Иван Поликарпович застегнул пуговку на рубашке, подтянул галстук на положенное место и оглядел брючину с высохшим невзрачным пятнышком. Громко топая, с обиженным лицом, ворвался в кабинет. Когда плюхнулся в кресло, Иван Поликарпович вытянул ногу и взглянул на брючину. «Мерзавец. – выдохнул, скрипя своими и металлическими зубами. – Никакого уважения к товарищам. Что творится в мире…». Он встал, прошелся по кабинету, наливаясь жуткой злобой и ненавистью ко всем, кто сегодня…

— Что вы говорите! Зачем? — Один придворный тоже его спросил. А он отвечает: «Пригодится, говорит. Один кусочек подарю Виктории-Августе, другой кронпринцу, если ему Верденская операция удастся». — Прямо удивительный чудачина! Я думаю, пообедав, швырнет сотенный билет и сдачу оставляет девушке? — Нет, вы этого не скажите. Вчера наел он на четыре марки и десять пфеннигов. Дал девушке пять марок в говорит: оставьте себе двадцать пфеннигов, а семьдесят гоните сюда. — Так и сказал: гоните сюда?…

– Да позвольте же, наконец! – взревел Федор Иваныч. – Ведь мы же с вами не знакомы! Жертва Соловейчика удивленно вскинула брови. – Мы? Мы не знакомы? Ну, вы меня мертвецки удивляете! Позвольте! Позапрошлым летом ездили вы в Шавли? Ага! Ездили! Ходили с господином землемером лес смотреть? Ага! Так я вам скажу, что зашли вы к часовщику Магазинеру, а около двери один господин вам упредил, что Магазинер пошли кушать. Ну, так этот же господин был я, а! Ну?

Где-то в глубине души назревал бунт. Муки ожидания превзошли уже все мыслимые границы. Надо что-то делать, надо избавляться от наваждения, чем-то заняться, чем угодно, лишь бы не ждать! Вот только чем? Чтобы смертельно устать, почувствовать себя загнанной лошадью и больше ни о чем не думать? Тереска сложила руки на столе, локтями раздвинув хлам и свалив при этом старый атлас и восемь новых карт. Подсознание отметило, как что-то упало, но сознанию было на это глубоко наплевать. Отсутствующим взглядом…