Детская проза

Благополучно миновав дом Салли, ты наконец увидишь мост через реку Глиммердалсэльв. Если перейти на ту сторону и подняться вверх по крутому взгорку, там будет хутор [1] Гунвальда. А если не переходить мост и пойти в горку влево, придешь на хутор Тони и ее семейства. Других хуторов здесь в предгорьях нет. Ну вот — ты в Глиммердале. Добро пожаловать! Глава первая, в которой Тоня едва не делает сальто на лыжах 1 Норвежский хутор — это большой двор, в…

На лестнице веранды, на самом солнцепеке сидели трое детишек. Посредине — девочка с лицом, усыпанным веснушками, и рыжими косичками, стоящими торчком. А рядом с ней — очень миленькая белокурая девчушка в сине-белом клетчатом платьице и аккуратно причесанный мальчик. На плече у рыжей девочки сидела мартышка. Важный господин удивился. Неужели он ошибся? Кто же станет продавать дом, который, того и гляди, рухнет? — Эй, ребятишки! — крикнул он. — Что, эта развалюха и есть Вилла Вверхтормашками? …

Там где-то, за этими зелеными, поросшими лесом холмами, и начинался таинственный и зловещий мир фашистов, капиталистов, Гитлера… — Пап, а часто они здесь границу нарушают? — завел Сережа разговор, как только остался с отцом наедине. Майор Пахомов не то хмуро, не то лукаво прищурился, так что вислые вороные брови надвинулись на глаза: — Откуда мне знать о таких делах? Я не пограничник. — Да, ты все равно знаешь! — насупился мальчуган. Потом, приблизясь к нему вплотную,…

Не успели ребята ответить, как в окне рядом с Вишенкой появилась ее мать, пани Убыш, и улыбнулась им так же приветливо, как и дочка. — Вы что стоите на улице? Заходите! — Залезайте! – гостеприимно подхватила Вишенка. — Мы на минутку, - ответил Мариан. — Вы всегда на минутку, — засмеялась пани Убыш. – Можно подумать, что вам страшно пробыть под крышей хотя бы пять минут. Мне никогда не удается с вами поговорить. Ребята смутились. Оба и в самом деле считали, что незачем входить в дом, если…

– Я знала, что кто-нибудь с моей планеты обязательно должен прилететь к нам! Теперь он научит нас жить счастливо. Покажет, как это делается правильно. Точно говорю. Уж теперь-то все у нас будет в порядке. Тося все смотрела в окно. А сверху на Москву смотрели звезды. Они прорывались сквозь дырочки в облаках и будто подглядывали в свои окошки за ночным городом. Тося всегда знала, что она есть. Планета Счастья. Место, где сбываются все мечты. Зимой цветут яблони, а летом с крыш домов свисают…

У него и брови поднялись торчком, и лицо вытянулось, а потом он вдруг рассмеялся, накинул пальто обратно на крючок, на вешалку: — А я-то сначала подумал, Элизабет — это ребёнок… Ну и приходит же кое-кому в голову такая вот несуразица: давать лошадям человеческие имена, да ещё заграничные. — А она и есть заграничная! Чистейшая шотландская! Она и есть как ребёнок! — взмолился Чашкин. — Все животные, когда болеют, становятся ну прямо совершеннейшими детьми! Хоть слон, хоть бегемот,…

— Вась, а Вась! Вот здорово, что мы теперь сами-двое. Вась, а Вась! Мы теперь и после демобилизации будем встречаться. Ведь наши деревни рядом — всего пятнадцать вёрст… Смешно! Раньше не виделись никогда, а и надо-то: сел на мотоцикл, поддал газу, вжик — и тут! У земели в гостях! Матушкин болтал, пытался глянуть Полухину в лицо; лошади теснили друг дружку, звучно сшибалось положенное поперёк сёдел оружие, и выходило всё не так, как надо бы по уставу. Деликатный Полухин пробовал об этом намекать.…

— Папаверин. Папа Верин. Верин папа. У нас есть соседка, девочка Вера, а у нее есть папа. Вот его и надо купить. Очень просто запоминается, — говорит мой папа. — А с горчичниками хуже. — Ладно, папа, — говорю я. — Я тебе горчичники просто так запомню, без мнемотехники. — Потом хлеба возьмите в булочной, половину буханки и целый батон. Папа глаза закатил и говорит: — Половина буханки и целый батон. Половина кухарки села на бидон. Кухарка — это повар…

Фермер Хоггет видел, как какой-то мужчина перегнулся через загородку, вытащил поросенка из загончика и, держа его в обеих руках, сосредоточенно, наморщив лоб и сжав губы, прикидывал вес. А поросенок брыкался как ошалелый и орал благим матом. Как только его поставили на землю, он мгновенно затих. Его глаза, такие смышленые, встретились со взглядом фермера. Оба почувствовали расположение друг к другу. Один увидел высокого худощавого человека с загорелым лицом и на очень длинных ногах, другой увидел…

Он до сих пор не понимает, как это случилось. Эльвис распахнул дверцу кухонного шкафа и хотел достать самый обыкновенный стакан. И тут вдруг вывалилась наружу драгоценная рюмка. Сама вывалилась. Он даже не прикоснулся к ней. Но объяснить такое нельзя. Беду объяснить нельзя. Просто сказать, как всё было на самом деле, нельзя. Потому что мама непременно подумает, что он лжёт. Вот и приходится что-то сочинять и говорить кучу всяких слов. Только тогда мама ему поверит. Да только Эльвис всего этого…

image l:href="#_004.jpg" > После речи священника мужчины при помощи кожаных ремней опустили гроб в землю. Они заранее выкопали большую яму, в которую ящик с дедушкой легко поместился. А что он там внутри сейчас делает? Может ли он слышать, как священник молится, а тётя Мицци рыдает? Тётя Мицци рыдала из-за каждого пустяка, и дедушка всегда смеялся над ней. Бруно просто не мог себе представить, как это — умереть. «Это как будто ты спишь, просто ты уже больше никогда не проснёшься», — объяснил…

Проходит срок — и тою же улицей опять топают другие солдаты. Их ведут лощеные офицеры в новеньких мундирах с какими-то овальными бляхами на высоко вздернутых передках фуражек. Но вот и от них уже нет следа! Проносятся конники в запыленных буденновках, похожие в своих суконных шлемах на былинных богатырей, и снова идут солдаты. Те, что пели когда-то песни и несли над головами красные кумачовые платки. «Дай, девчина, напиться!» — и босоногая маленькая девчонка пулей летит домой, чтобы сейчас же…

3. Среда Ой, ладно, я вас умоляю! Ну хотите — выдерите меня! Я принес мертвую мышь в их «дом, милый дом». Да я даже не убивал ее, нашел уже мертвой. Здесь же опасности на каждом шагу. Дороги по колено засыпаны крысиным ядом, в любое время суток туда-сюда снуют машины, и я тут, между прочим, не единственный кот. Даже не знаю, что с бедняжкой стряслось. Я просто шел мимо и наткнулся на нее. Она к тому времени уже испустила дух. Недавно, но испустила. И тут мне пришла в голову мысль,…

Ребята вокруг хмуро молчали. — Сколько раз надо повторять?! — меж тем приговаривал Башня. — Граждане! Не появляйтесь внезапно перед быстро идущим транспортом. Помните, граждане: мгновенно остановить транспорт невозможно… Это была излюбленная Витькина манера. Он говорил что-то нелепое, не имеющее отношения к делу. Но почему-то получалось иногда смешно. На этот раз никто не смеялся. Мальчишки по-прежнему угрюмо молчали. — Брось ты! — наконец не выдержал Венька. —…

Но вскоре он опять насторожился. На этот раз ему почудился шорох в придорожных кустах. На мгновение он замер. «Уж не волк ли?» — подумал он со страхом, и холодный пот выступил у него на лбу. Прислушался… Тишина. Только слышно, как с деревьев с легким шуршаньем срываются пожелтевшие листья и тихо падают на землю да высоко над головой гудят телефонные провода. Но вот снова послышался шорох. Потом кто-то чихнул. «Человек», — с облегченьем подумал мальчик, но не двинулся с места. А что,…

– Па! – сказал я, облизывая мороженое. – Ну чего на него смотреть? Он ведь старый и грязный! – Ну и что? – сказал папа. – Главное, чтобы все внутренности у него были целыми. А грязь можно вытереть. – И зачем он нам нужен? – спросил я. – Мой игрушечный мотоцикл куда интересней. У него даже фары светятся. Вот. А у этого совсем фары нету. – Это тебе твой игрушечный интересней, а мне интересен вот этот, настоящий. А фара ему без надобности, потому что ночью надо спать. Тут Лёха остатками мороженого…

Но Кирилл Кириллович, председатель колхоза, в разговорах и в деловых бумагах продолжал упрямо называть село — Светлячки. Дело дошло до райкома партии. Услышав про аполитичное название, секретарь Дементий Ильич улыбнулся так, что докладывавший инспектор райисполкома быстро перестроился. Теперь основной упор он делал на абсолютную бесполезность светлячков для сельского хозяйства и потому полную непригодность их для названия села. Разговор происходил поздним вечером. — Выключите, пожалуйста,…

Длина Кириных ног была поистине удивляющей. Тем более что год от года ноги ее становились все длинней и длинней. (Ведь она росла!) Но главным очарованием Киры было неколебимое сознание своей неповторимости на этой «пошлой» земле, в этом мире, начисто лишенном причуд и поэзии. Девочки говорили, что Кира умна, чуть ленива, много читала и все здорово помнит. Как все ее поколение, она была заворожена магией поэзии. …Рожденные после войны, откуда вам знать, что до войны стихи не имели спроса?…

— Как хочешь, Гонзик, — серьёзно сказала мама. — Раз ты считаешь себя взрослым, поезжай к бабушке один. Я не могу отвезти тебя. Ты ведь знаешь, как много работы у нас в молочной. А папа вернётся со строительства только в воскресенье. Придётся тебе ехать одному. — Я не боюсь, — напыжился Гонзик, и его румяное личико просияло. Возьму стеклянный шарик и палку да поеду к бабушке! Гонзик стал искать в карманах свой разноцветный шарик. Он им очень гордился, а все мальчишки…

В начале 1908 года, когда мне исполнилось три, наша семья переехала из Радзимина в Варшаву. Там отец стал раввином на одной из самых бедных улиц — Крохмальной. Дом, в котором я вырос, теперь назвали бы трущобой, но в те дни он казался не таким уж плохим. По вечерам мы зажигали в квартире керосиновую лампу. Такие удобства, как горячая вода и ванна, были нам неизвестны, а туалет находился во дворе. На Крохмальной жили в основном бедные лавочники и разнорабочие, по попадались среди местных обитателей…